Читаем Стеклобой полностью

Кабинет оказался просторной, утонувшей в полумраке комнатой, походившей скорее на гостиную или зал краеведческого музея. Пахло пылью и тонкими горьковатыми духами, там и тут мягко теплились светильники. Бархатные гардины, узорчатый ковер, фарфоровые вазы, темные портреты в золоченых рамах, массивный круглый стол, накрытый зеленой скатертью с кистями, и напротив него другой стол — строгий рабочий. Среди медных пресс-папье и чернильниц на рабочем столе как ни в чем не бывало стоял обычный кабинетный телефон-селектор со множеством кнопок и лампочек. Все венчала собой абсолютная тишина. Разница с галдящим на все голоса коридором была огромной, и Романов оторопел, сразу растеряв заготовленные фразы и воинственный настрой.

Его квартирная хозяйка стояла возле окна, вытянувшись в струну, темное длинное платье с высоким воротником делало ее похожей на кинжал в ножнах. Она кивнула ему на стул, Романов стянул мокрый плащ и присел.

— Дмитрий Сергеевич, давайте сразу приступим. У нас немного времени. Вопреки правилам, я зарегистрирую вас сама, — начала Александрия Петровна и быстро взглянула на телефон. — Ответьте по возможности честно, зачем вы здесь? — спросила она. Ее голос, обычно резкий и холодный, теперь звучал просительно.

— В вашем кабинете я исключительно по вашей просьбе. Вы оторвали меня от важных дел, и заявили, что мне надлежит подписать бумаги для регистрации в квартире. — Романов произносил каждое слово с нажимом, постепенно заводясь и пытаясь вернуть себе свое законное раздражение. — Хотя по телефону мы заранее все с вами обсудили. И я вообще не понима…

— Тогда начнем заполнять бумаги, — молниеносно перебив, заговорила хозяйка и обернулась к Романову с улыбкой, от которой по романовской спине побежал холодок. Тонкие губы улыбались, но глаза сверкали стальным блеском. — Итак, вашему вниманию предлагается для ознакомления подробная инструкция и бланк регистрации. Затем вы получите мои рекомендации, заполните форму и на этом все. У вас десять минут.

Хозяйка подошла и положила перед Романовым стопку бумаг, щелкнула выключателем, и зажглась зеленая настольная лампа.

— Я оставлю вас, — отчеканила она и исчезла в дальнем углу кабинета, скрипнув невидимой дверью.

Романов еще раз оглядел комнату, чтобы немного успокоиться, и решил начать сразу с бланка. Послав проклятия бумажной бюрократии со всей ее душевыматывающей системой, готовый вспоминать номер паспорта и адрес по прописке, он прочел графы:


Бланк регистрации желания № 1278

ФИО

Желание к исполнению

Гарантийный срок

Подпись


Романов сразу ощутил свой позвоночник, по нему, как по трубе, подали холодную воду. Из множества пунктов инструкции он понял, что ему надлежит выбрать для исполнения любое из своих желаний, точно сформулировать его, согласовать с администрацией города, заполнить бланк заказа и поставить печать. А по истечении трех месяцев гарантийного срока убраться восвояси. Он привстал, уставясь в бланк, старательно перечитал расплывающиеся буквы и мягко осел обратно.

С тех пор, как он в подвале архива вычислил, что в маленьком городе Новгородской области исполняются желания и бездарь Мироедов нажелал себе удачливую писательскую судьбу, он носил в себе эту тайну как жемчужину в раковине. Вынашивал, растил, никому и никогда не открываясь. А теперь получалось, что он валяется посреди пустого берега вскрытый и пустой, а на шее надменной малознакомой женщины сверкает его жемчуг, обрамленный в золото самой низкой пробы. Более того, рядом устроен сувенирный ларек по продаже таких же побрякушек. Перед глазами все поплыло, Романов попытался собраться. Значит, по большому счету все подтверждается, все существует, и он вычислил это сам! События последних лет вспыхивали кусками и рывками, как при плохом монтаже. Но рассказывать здесь обо всем, для чего он приехал в город, немыслимо. Он встал, машинально схватил со стола хозяйки толстый журнал, споткнулся о край ковра, пошел к окну, откинув тяжелую штору. Тупо заныло в затылке. Нет, лучше ему вернуться на место, так и до обморока недалеко.

— Вы готовы, Дмитрий Сергеевич? — хозяйка размытым пятном прошла мимо и села напротив.

Сознание Романова металось. Ему почудилось, что и ковры с гардинами, и бюсты, и полумрак — вся странная комната вместе с рыжеволосой хозяйкой старается поймать его в круг света от настольной лампы, выведав самое сокровенное. Один промах — и он увязнет в чьей-то игре, запутается, будет вести себя глупо, и все будет кончено. Он представил, что мог бы сделать в такой ситуации Макс. Мысленно надел на нос его очки и улыбнулся самой обаятельной из всех своих улыбок.

— Мне кажется, вы дали мне не те бланки, — он растерянно развел руками. — Что-то я в них ничего не могу понять, и главное — тут ведь нет ни слова про квартиру.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее