Читаем Стеклобой полностью

— Нет, Дмитрий Сергеевич, это именно те бланки, — белое пятно постепенно превращалось в хозяйку с дымящейся фарфоровой чашкой в руках. — Теперь, когда вы ознакомлены с общими порядками, вы можете мне ответить, зачем вы здесь и чего вы хотите? — она посмотрела ему в глаза, но на этот раз он выдержал ее взгляд.

— Уважаемая Александрия Петровна. Я бы очень хотел… тоже выпить кофе, — он посмотрел на ее чашку. — Это возможно? Такой аромат! — он просительно сложил руки на груди. Пауза длилась всего секунду.

— Это возможно, — хозяйка вышла из-за стола и через мгновение внесла поднос с кофейником и чашками.

— Ох, спасибо, я сам, сам, не беспокойтесь, — он вскочил, перехватил из рук хозяйки кофейник и налил себе кофе. Тот оказался превосходным.

Романов сделал глоток и издал восхищенное мычание. Пожалуй, пора начать раунд. Сперва нужен отвлекающий маневр. Он пролистнул пару страниц журнала. «Обзорный каталог желаний», прочитал Романов. Мелькнули разделы «Здоровье» и «Имущество».

— Послушайте, а кто у вас тут все это придумал? Очень остроумно, — он подпер щеку ладонью, словно приготовился слушать интересную историю.

— Боюсь, мне трудно вас понять, — ответила Александрия Петровна. Теперь она смотрела на него с явным интересом, не скрывая легкой насмешки. — Так все же, каково будет ваше желание? — она еще раз поднесла к носу изящный серебряный флакончик, висевший у нее на груди.

— Ну, думаю, будем придерживаться канонов. — Романов вздохнул и сделал глоток. — Полцарства и принцессу, — он снова улыбнулся.

Александрия Петровна, откинувшись, постукивала ложечкой о край фарфоровой чашки.

— У меня сложилось впечатление, дорогой Дмитрий Сергеевич, будто вы не верите, что здесь может быть исполнено ваше желание. Оно у вас вообще есть? Поделитесь со мной, или мы зарегистрируем половину вашей принцессы.

— А у меня в свою очередь сложилось впечатление, будто я брежу, — спокойно сказал Романов. — Но мне, увы, пора. Значит, в квартире мне регистрироваться не обязательно? — он встал из-за стола, неловко задев его. — Если передумаете, я буду ждать вас вечером с договором. Прошу простить, я вас покидаю. — Он легко поклонился, но про себя подумал, что вечно у него этот поклон выходит неуклюжим. У Макса же — всегда полным изящества.

В дверь постучали, и Романов заметил, как и без того напряженная спина хозяйки сейчас же превратилась в камень, а глаза потемнели. За дверью оказалась невысокая коротко стриженная девушка, которая весело бросила: «Телефонограмма!» и протянула руку с листом бумаги.

— Еще две минуты вашего внимания, Дмитрий Сергеевич, — быстро проговорила хозяйка, подошла к двери и забрала протянутый лист, лишь мельком взглянув на него. — В городе действует строгая система, — заговорила она металлическим голосом. — До тех пор, пока бланк не будет подписан, никто не имеет права предоставлять вам жилье. Или вы заполняете бланк, или покидаете город немедленно.

Романов закрыл глаза и вздохнул. Похоже, еще одно действие и антракт.

— То есть просто так снять квартиру я не имею права? — он достал сигареты, встряхнул зажигалку, и, не спросив разрешения, закурил. Он слышал, что его голос звучит как нужно — бесстрастно, холодно и слегка нагловато. — Понимаете, я собираю материал. Я писатель. Я пишу. Мне необходимо осмотреть этот город, проникнуться, так скажем, атмосферой. И я очень тороплюсь.

— Ищите атмосферу в любом другом городе, — отрезала хозяйка и поднялась.

— Ну хорошо, — нетерпеливо сказал Романов и еще раз пробежал глазами строчки. Пора бы сообразить, чего он может хотеть. — Так я могу записать здесь всё что угодно?

— То есть прочесть инструкцию вы не удосужились. Всё что угодно, кроме убийства или воскрешения, — Александрия Петровна, потеряв к Романову интерес, отошла к полкам с документами и принялась что-то искать в своих бумагах.

Не поднимая на него взгляда, она монотонно говорила:

— В первый день одно из ваших повседневных действий запустит механизм исполнения. Вам надлежит определиться, какое именно, и повторять его до тех пор, пока вы не сочтете процесс законченным, — она сделала паузу и подняла на него глаза. — В городе этот механизм называют «кнопкой».

— И каковы же последствия? — спросил Романов. Мысли наскакивали друг на друга. «Чего обычно хотят такие, как я? Деньги? Машину? В голову лезла сплошная ерунда. Еще дачный участок попроси», разозлился он на себя.

— О последствиях я с большим удовольствием узнаю по истечении времени от вас, — язвительно ответила хозяйка, протянув ему новый листок. — Если со всем согласны, трудоустраивайтесь согласно вашей квалификации и служите весь срок исполнения на благо города. Должность вам подберут в соседнем кабинете у Доезжак.

— И это все? Никакой души в обмен? — Романов поднял бровь.

Соображай, соображай же. Нет, деньги не подходят. Что-нибудь понятное хозяйке, способное вызвать ее снисходительную улыбку, без особенного замаха.

— Ваша — никому не нужна. И достаточно вопросов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее