Стеклобой

Спустя несколько минут они продрались через завал из сломанных декораций, почти наощупь поднялись по узким ступеням железной лесенки и оказались в тесной комнатке, обитой войлоком. На полу распластался матрас, укрытый стеганым одеялом, в углу высилась стопка круглых катушек с пленкой. В стене, над пультом со множеством черных ручек, виднелись небольшие окошки. В одно из них любопытствовал древний киноаппарат.

— Если вы планировали кинопросмотр, то мне еще нет восемнадцати, — огляделся Романов и направился к выходу. — А на этом матрасе я ночевать отказываюсь. Расскажете мне о своем подозрительном типе как-нибудь потом. А зеркало я…

— Раз-раз! Раз-два! Угол падения равен углу нападения! — раздался откуда-то снизу знакомый громкий голос, усиленный акустикой зала. Романов бросился к узким окошкам, в которые отлично была видна сцена и зал с рядами деревянных кресел.

Там внизу, на подмостках, по самому центру, стоял Макс в белоснежной рубашке. Засунув руки в карманы брюк и покачиваясь на носках, он выкрикивал свои обычные разминочные скороговорки, как всегда, когда готовился к лекциям и докладам. Позади него от невидимого потока воздуха шла волнами растянутая тонкая ткань задника с силуэтом восточного города, с полумесяцами мечетей. В отдалении стояло романовское кресло с оленями — на пустынной сцене оно выглядело как трон. В зале царил полумрак, но два луча софитов выхватывали из мутных сумерек белоснежную фигуру Макса и какой-то плоский предмет рядом с ним, завешенный мешковиной.

Романов с трудом подавил в себе вдруг вспыхнувшую предательскую радость, почти всегда возникавшую в присутствии Макса, уверенность, что тот устроит все лучшим способом из возможных, придумает и спланирует так, чтобы все были в выигрыше. Почему Макс держится так, словно давно и увлеченно занят своими делами здесь, в его городе? И при этом не удосуживается посвящать в них Романова. Может быть, он даже и не намерен был встречаться с ним?

Макс обернулся к накрытому мешковиной предмету и перевел от него взгляд на зрительный зал. Затем взглянул на часы и принялся отсчитывать пальцами секунды. Когда он закончил, откуда-то донесся еле слышный перезвон. Макс сдернул мешковину, под которой обнаружилось романовское зеркало. Романову захотелось крикнуть что-нибудь шутливое о праве на частную собственность, но его перебил истерический шепот Беган-Богацкого.

— Вас заметят! — прошипел ему на ухо старик. — Отсюда и так прекрасно видно, не нужно свешиваться из окна! Видите, вон там стоят ваши вещи. Откуда, откуда они у него?! Что он собирается с ними делать, кто он, в конце концов, такой?! Я намерен это выяснить!

— Это Максим Юрьевич Швед, мой лучший друг, — спокойно отозвался Романов. — Сейчас я вас познакомлю. Вещи он, вероятно, спас от пожара, и прекратите истерику.

Когда Романов снова повернулся к окошку, Макс стоял напротив зеркала спиной к залу и молча смотрел на свое отражение. Затем, громко и тщательно проговаривая звуки, произнес: «Я хочу встречи с городом один на один. Немедленно».

Романов, сам не зная почему, начал шарить по карманам в поисках пачки сигарет. Он ухмыльнулся, видя, как старик замер в карикатурной позе перед окошком, до которого не доставал, и балансировал на коробках с пленками. Это шутка, розыгрыш, крутилось у него в голове, этого никак не может быть, до того все нелепо. Он высунулся в окно и хотел было крикнуть, что он, Романов, здесь, и пора прекращать представление, но внезапно ощутил, как холодеет затылок и подгибаются колени. По центральному проходу, к стоящему спиной Максу, все еще пристально изучавшему свое отражение, быстро шел сам Романов. Плащ его развевался, руки привычно отмеряли шаги, словно он отталкивался лыжными палками, волосы на затылке были растрепаны. Романов замер — его горло схватила чья-то холодная рука и была готова раздавить, как пустую скорлупу.

Повисла тишина. Романов наблюдал за Максом и увидел, как тот сначала немного приподнял плечи, словно сделав глубокий вздох, а потом обернулся.

— Ты еще что здесь делаешь? — отрывисто произнес Макс.

Фигура Романова молча приблизилась к сцене и аккуратно поднялась по ступенькам. Затем со скрежетом протащила кресло из глубины на авансцену, в луч света, и уселась в него.

— Слушаю вас, Максим Юрьевич, — проговорила фигура, и Романов не узнал своего голоса.

Макс посмотрел на фигуру в кресле, затем оглянулся, проверяя, не наблюдает ли кто-то за ним из кулис.

— Если ты, Митя, сейчас играешь со мной в игры вместо того, чтобы сидеть в тюрьме ради собственной безопасности, то это очень плохая идея, — Макс сложил руки на груди и посмотрел на фигуру поверх очков.

— Максим Юрьевич, вы, если беретесь загадывать желания, то знайте, с чем имеете дело. Что вы хотели мне сообщить? — фигура откинулась в кресле.

Романов негнущимися пальцами достал сигарету и не отрываясь смотрел на сцену, где двойник в точности копировал его движения. Именно так он сам скрещивал руки за головой, когда выслушивал студентов на семинарах.

Макс пристально посмотрел в глаза сидящему.