Стеклодувы

– Двадцать два года, – сказал он. – Прямо из приюта в Севре. Понятия не имеет о том, что такое жизнь, не умеет даже подписать свое имя. Впрочем, я узнал от людей, которые работают в приюте, все, что касается ее родителей. Здесь совершенно нечего стыдиться. Она родилась в Дудене, отец ее был торговцем, не особенно крупным, а мать – племянница знаменитого Жана Барта, капитана пиратского судна. В ее жилах течет хорошая кровь.

Теперь настал мой черед улыбнуться. Неужели он действительно думает, что меня занимает ее происхождение? Если она ему нравится и он решил на ней жениться, вот и отлично, все остальное значения не имеет.

Ты знаешь о ее семье значительно больше, чем она о твоей, – заметила я. – Я и не подозревала, что у тебя есть брат, которому принадлежит замок между Ле-Маном и Анжером.

На какой-то миг он смутился, но потом снова рассмеялся, вытер пыль с одного стула и заставил меня сесть.

– Да ладно, – сказал он. – Она ведь решительно ничего не понимает, а это так интересно. Мне кажется, что моя любовь доставляет ей еще больше удовольствия оттого, что она считает меня важной персоной, дворянином, которого преследует злая судьба. Стеклодув на грани банкротства – это ведь не такое уж ценное приобретение. Зачем лишать молодую девицу иллюзий?

Я оглядела комнату, еще раз отметив разбросанные бумаги и общий беспорядок.

– Значит, это правда? – спросила я. – Ты снова до этого дошел?

Он кивнул головой.

– Я оставил доверенность на ведение дел одному своему другу, – сказал он, – стряпчему старого парламента. Его зовут мсье Мушо де Бельмон. Он разделается со всеми моими кредиторами, проследит за продажей лаборатории и лавки, и, если удастся что-нибудь спасти, в чем я сомневаюсь, то положит деньги в Ле-Манский банк на имя Пьера. Во всяком случае, он напишет Пьеру после моего отъезда, сообщив ему все обстоятельства, слишком запутанные для того, чтобы я сейчас мог тебе их объяснить.

Я смотрела на него, ничего не понимая. Он же делал вид, что поглощен разборкой бумаг.

– Отъезда? – спросила я. – Какого отъезда? Куда ты уезжаешь?

– В Лондон, – ответил он после минутной паузы. – Я эмигрирую. Покидаю страну. Здесь мне больше делать нечего. А там нужны гравировщики по хрусталю. Меня ожидает место у одного из самых крупных стеклоделов в Лондоне.

Я была потрясена. Я думала, что он уезжает из Парижа в Нормандию, где было несколько стеклозаводов, или даже что он возвращается в наши края, где его знают и уважают. Но я не могла себе представить, что он бежит из страны, эмигрирует, словно какой-нибудь трусливый аристократ, который не может примириться с новым режимом…

– Не делай этого, Робер, – сказала я. – Умоляю тебя, не делай этого.

– А почему, собственно говоря? – резко спросил брат. Он сердито дернул рукой, смахнув со стола бумаги на пол. – Что меня здесь держит? Только долги, долги и долги, а потом наверняка и тюрьма. В Англии я начну новую жизнь, никто не будет задавать мне вопросов, а молодая жена придаст мне мужества. Все уже решено, и никто не заставит меня отказаться от принятого решения.

Я поняла, что мне не удастся ни в чем его убедить.

– Робер, – ласково сказала я. – Со мной приехал Мишель. Он дожидается на улице.

– Мишель? – Снова в глазах Робера мелькнуло выражение животного, попавшего в капкан. – Он был с тобой в Пале-Рояле? – спросил Робер.

– Нет, я ходила туда одна. Я ничего не сказала ему о том, что ты снова женился.

– Это как раз меня не очень беспокоит. Это он поймет. А вот мой отъезд… – Робер помолчал, глядя прямо перед собой. – Пьер пустился бы в бесконечные споры, но он, по крайней мере, способен видеть две стороны вопроса. А Мишель – это другое дело. Он фанатик.

Я снова приуныла. С моей стороны было ошибкой взять с собой Мишеля. Если бы я только знала о намерениях Робера оставить страну, я бы никогда этого не сделала. Дело в том, что мой старший брат нашел верное слово. Мишель никогда этого не поймет. Он действительно фанатик.

– Все равно придется ему сказать, пойду, позову его.

Робер прошел через комнату к окну и крикнул:

– Мишель, иди сюда, негодяй ты этакий! Мишель!

Я увидела, как в окне у нас над головой показались ноги брата и задержались там на мгновение. Потом он что-то крикнул в ответ, и ноги исчезли. Робер прошел в лабораторию, и вскоре я услышала, как они здороваются друг с другом, услышала их смех, и братья вошли в комнату вместе, держась за руки.

– Ну что же, признаюсь, вы загнали меня в мою собственную нору, словно барсука, – говорил Робер. – Как видите, у меня не осталось никакого оборудования. Все пусто. А ведь раньше здесь делались большие дела, я неплохо здесь потрудился.

Я видела по обескураженному лицу Мишеля, что его, так же, как и меня, поразило то обстоятельство, что Робер, его обожаемый старший брат, работает в этом жалком подвале.

– Конечно, я в этом уверен, – вежливо сказал он. – Всякое помещение будет иметь жалкий вид, когда в нем ничего нет, и печь погашена.

Для того, чтобы избежать разговоров на эту тему, Робер вдруг наклонился и поднял с пола какой-то сверток.