Стена памяти

Около полуночи Роберт покидает Эстер и, быстро преодолев на «ниссане» пятьдесят миль, из Кливленда попадает обратно в Джениву, где садится один в большой родительской кухне. Его товарищи по колледжу в сотнях миль, а с соучениками по местной средней школе он отношения не поддерживает. Ему, наверное, следовало бы почитать что-нибудь по истории, позаниматься курсовиком, обработать те беседы с бабушкой, что у него уже записаны. Вместо этого он досматривает половину телефильма про путешествие двух подростков в прошлое и одновременно ест разогретый суп из консервной банки. Во дворе за окнами сквозь деревья проглядывает луна.

Из Китая звонит мать, говорит, что бабушке понадобятся всякие мелочи, как, например, зубная щетка, таблетки от холестерина, нижнее белье, что-нибудь почитать…

«Нижнее белье?» – переспрашивает Роберт, но мать, сидящая в это время на складном стульчике в Государственном центре временного пребывания детей в Чанша (где в этот момент два часа дня), непреклонна. «Просто сделай это, Роберт», – говорит она.

О лампочку, горящую над крыльцом дома Эстер, бьются мотыльки. В коридоре пусто и пахнет сыростью. Роберт тщательно вытирает подошвы кроссовок; проходит через бабушкину кухню – в тысячный раз уже, наверное. Но сегодня ему здесь как-то неуютно: чего-то словно не хватает, жизненно важного.

Он кладет в сумку кофту, какие-то штаны, пару тапок. С прикроватного столика берет книгу – это роман, между страниц которого заложена бумажка размером с библиотечную карточку. Роберт ее вытаскивает.

На одной стороне смазанный карандашный рисунок: дом, весь поросший травой – трава и на крыше, и в желобах водостоков… Пять этажей, два слуховых окошка. Двор тоже весь заросший; бурьян, будто во дворе ему стало тесно, расходится и по улице, изрытой ямами и поросшей кустами.

На другой стороне карточки имена и даты рождения двенадцати девочек. Карточка выглядит старой: бумага пожелтевшая, текст выцвел.

«Имя»

значится над первой графой таблицы, потом «Дата рождения», «Дата депортации», «Место назначения». И дата депортации, и место назначения у всех одно и то же – 29 июля 1942 г., Биркенау.{120}

Роберт читает имена сверху вниз. Элен Шойренберг. Бела Кон. Регина Гольдшмидт. Анелора Гольдшмидт. Анита Вайсс. Зита Деттман. Инга Хоффман. Герда Копф. Эльза Дессау. Мириам Ингрид Берген. Эстер Грамм

.

8

В августе 1939-го еще одну приютскую девочку, Эллу Лефковиц, депортируют в Румынию. Ей семь лет. Через неделю решается участь Матильды Зайденфельд – ее высылают с каким-то десятиюродным дядей в город под названием Терезиенштадт.{121}

– Говорят, это город-курорт с минеральными водами, – бормочет себе под нос Матильда.

На последнем свободном листке бумаги Эстер рисует улицы, вдоль которых расположены курящиеся паром открытые бассейны и мраморные здания купален, между которыми высокие медные столбы со светящимися хрустальными шарами на верхушках. Рисунок она подписывает: «Матильде на память» – и всовывает ей в чемодан.

В ночных кошмарах Эстер горит: видит, как пламя расползается по шторам дортуаров; слышит хлюпающий звук, с которым тучный кондитер роняет голову на прилавок своего дерматинового заведения. Ни от Эллы, ни от Матильды никаких писем так и не приходит. Вскоре на место депортированных девочек в дом 30 на Папендаммштрассе прибывают три новые сиротки более младшего возраста; из них две совсем крохи. Все говорят приглушенными голосами; проходя по Папендаммштрассе, прохожие то и дело бросают взгляды вверх, будто опасаются нападения с неба.

Германия бомбит Лондон; Эстер исполняется тринадцать. Она аккуратно глотает предписанные дозы антиконвульсанта; снимает с натянутых во дворе веревок высохшее белье, носит в дом. Слушает отдаленные гудки пароходов и звонки портовых кранов. Рассказывает Мириам о краях чужедальних: Катманду, Бомбее, Шанхае. Отвечает Мириам редко.

В сентябре через газеты объявляют, что все радиоприемники, находящиеся в пользовании у евреев, к двадцать третьему числу приказано сдать. Через два дня вечером все двенадцать питомиц дома Хиршфельда рассаживаются в фойе; с ними фрау Коэн, доктор и фрау Розенбаум и старик Юлиус – сторож и работник на подхвате: собравшись вместе вокруг «Радиолы-5», они в последний раз слушают радио. Государственная вещательная корпорация передает из Берлина оперу. Девочки сидят кто на диванах, кто рядом с ними на полу, скрестив ноги по-турецки. Дом наполняется звуками мощного голоса, иногда прерываемого треском помех.

Фрау Коэн штопает чулки. Доктор Розенбаум ходит из угла в угол. В течение всей передачи фрау Розенбаум сидит очень прямо и закрыв глаза. То и дело она глубоко втягивает носом воздух, словно динамик радиоприемника издает какой-то чудный аромат.