Стена памяти

На сборный пункт – школьный стадион рядом с «Централ-Отелем» – им приходится идти пешком. Там агент по депортации примет их по списку и сопроводит на станцию Людвигслуст{131}. Им выдают длинные, подробные перечни того, что следует взять с собой, – ночные рубашки, варежки, свечи, средства для ухода за обувью, очки… – и того, что брать не рекомендуется, – ковры, горшки с цветами, книги, спички. Инструктируют о том, как все это должно быть упаковано и надписано; каждая девочка получает свой депортационный номер.

Но куда? Куда? Куда? Регина Гольдшмидт первая выпаливает этот вопрос. Все девочки замирают, чтобы не пропустить ответ; некоторые держатся за сердце. Фрау Коэн перебирает листы бумаги.

– В Варшаву.

У Эстер перехватывает дыхание. У нее такое чувство, что, если сейчас закрыть глаза и снова открыть, увидишь, как сквозь очертания этого мира проглянет мир иной. Варшава! – сколько раз она представляла себе, как там живется Нэнси Шварценбергер! Перед мысленным взором проносятся почтовые открытки, которые показывала им фрау Розенбаум. Старый город. Вилянувский дворец{132}. Река Висла.

Весь день до вечера девочки собирают вещи. Эстер напрягает внимание: свечи, средства для ухода за обувью, ночная рубашка, учебник арифметики. Нижнее белье, свидетельство о рождении, нитки. Она думает о том, как Нэнси Шварценбергер пришивает пуговицы. Сколько лет теперь Нэнси? Как будет здорово, если удастся с ней встретиться!

Может, в Варшаве они будут жить попросторнее. Может, в аптеках там будут полные полки и аптекари в белых перчатках.

Auswanderung. Пути перелетных птиц.

В другом конце чердака девятилетняя Анелора Гольдшмидт осаждает Мириам вопросами: а там школа будет? А спортзал? А каких там можно будет держать животных? А в зоопарк ходить разрешат? Мириам уходит вниз, помогает Анелоре выбрать, что взять с собой из пожиток. Перед ужином девочки выносят свои чемоданы к двери, ставят рядком, чтобы утром их, со свисающими с ручек багажными бирками, на тележках перевезли на станцию отправления.

После общей молитвы Эстер и Мириам опять поднимаются на верхнюю площадку лестницы и, подняв люк, залезают на чердак. Ложатся рядом с большим белым шкафом. Чердачные балки на жаре потрескивают; между стропилами плетут паутину пауки.

– Хуже, чем здесь, в Варшаве быть не может, – говорит Эстер.

Мириам не отвечает.

– Что ты молчишь? Ты так не думаешь?

Мириам поворачивается на бок.

– Знаешь, Эстер, единственное, что я на сегодняшний день твердо усвоила, – говорит она, – так это что хуже может быть всегда.

Тем вечером, лежа рядом с подругой на чердаке, Эстер погружается в грезы, а в себя приходит, когда на дворе уже поздняя ночь. В окно не светит ни единый лучик. Кто-то, сгорбившись, пробирается через старую мебель к ней. Темная фигура останавливается перед кроватью, где спят девочки, нагибается, долго вглядывается. Хриплое дыхание. Щелканье коленей. Мириам спит.

– Доктор Розенбаум?

Во тьме чердака он кажется еще истощеннее.

– Тихо, тихо, – шепчет он.

– Что случилось?

– Ш-ш-ш.

Он пришел попрощаться, думает она. Утром мы уезжаем, поэтому он пришел со мной попрощаться.

– Одевайся, – говорит он. – Пальто тоже возьми.

Она натягивает чулки, зашнуровывает ботинки. Мириам спит, не шевельнется. Эстер спускается вслед за доктором Розенбаумом по лестнице, марш за маршем, проходит мимо спящих детей, бормочущих старух и обреченных стариков и наконец выходит в фойе, где он в щелку между шторами внимательно осматривает окрестности. В другом конце комнаты кто-то храпит. Кто-то заходится кашлем.

Зачем выходить так рано? Почему не дождаться утра? Каждый раз, едва она порывается что-нибудь у него спросить, он прикрывает ей рот, призывая к молчанию. С улицы приглушенно доносится железное лязганье грузовика и перестук его колес по булыжникам.

– Но… комендантский час, – говорит Эстер, и снова доктор Розенбаум на нее шипит.

– Давай!

Подталкивая в спину, он открывает перед нею дверь, потом они торопливо выскальзывают за ворота. Фары грузовика выключены, на улице темнотища. Грузовик оказывается фургоном, его задняя дверь открывается; внутри тьма, непроницаемое ничто, в котором понемногу начинают проступать испуганные лица: кузов набит людьми.

– Быстрей, – торопит доктор Розенбаум.

– А как же Мириам? – вскрикивает Эстер. – И чемодан же!

– Давай! – не слушая, говорит доктор Розенбаум и вталкивает ее внутрь.

21

Одиннадцать убитых девочек просыпаются на полу высокого, ничем не примечательного жилого дома. Эстер просыпается в своей постели в Огайо, в соседней комнате на диване спит ее внук. Фрау Коэн просыпается в доме 30 по Папендаммштрассе в 1942 году, умывает лицо, потом надевает свое самое чистое рабочее платье. Зашнуровав ботинки, на пороге кухни медлит, чтобы вознести просьбы к Богу. Пожалуйста, не оставь нас теперь, когда нам предстоит дальний путь. Пожалуйста, не позволяй мне давать слабину.