Степь ковыльная

Павлищев, понимающе кивнул головой и шепнул Позднееву;:

— Стало быть, настроение у светлейшего сносное, посредственное: парадный костюм надевает при приемах, лишь когда во вполне добродушном настроении находится, а в шелковом халате-шлафроке выходит в приемную, ежели грызет его черная гипохондрия, коя нередко на него находит.

Анатолий оглядел собравшихся в приемной. Тут были офицеры, купцы в длиннополых черных кафтанах, сановники, несколько женщин с прошениями в руках. «Возможно, кто-нибудь о заключенных ходатайствует», — мелькнула мысль. Рядом стоял пожилой украинец с седоватыми, опущенными книзу усами и бритой головой, с оселедцем — длинной прядью волос на макушке. Был он в белой холщовой рубахе, вышитой крестиком на груди и рукавах, в широких синих шароварах и держал в руке корзинку, тщательно прикрытую белоснежной салфеткой.

В дверях, ведущих во внутренние покои, появился мажордом в раззолоченной ливрее, с булавой в руке. Вполголоса, торжественно он провозгласил:

— Его светлость!.. — и распахнул обе половинки широкой двери.

«Как будто слон шествует, а не человек», — подумал Анатолий.

Издали видно было, как приближается к приемной величественная фигура всесильного вельможи, одетого в фиолетовый парчовый кафтан.

Еще до того, как Потемкин вошел в приемную, мужчины застыли в низком поклоне, а женщины присели в глубоком реверансе.

Одноглазый великан слегка кивнул всем головой и приказал дежурному офицеру отобрать прошения у женщин, после чего они тотчас же удалились. Потом таким же небрежным кивком он простился с придворными, явившимися только за тем, чтобы засвидетельствовать свое почтение светлейшему князю. Потемкин быстро обошел военных, выслушивая их просьбы. Слышались короткие ответы: «Сие невозможно…», «Подумаю…», «Направьте в Военную коллегию».

Наконец из числа ожидающих в приемной остались только украинец и Позднеев с Павлищевым.

Подойдя к украинцу, Потемкин спросил:

— Что это у тебя?

— Нежинские огурцы, ваша светлость, — откинул тот салфетку. — Изволили срочную эстафету послать к нам, в Нежин, за ними. — Усмешка пробежала в карих глазах украинца.

Потемкин взял огурец, откусил, разжевал вдумчиво, будто решая весьма важную, неотложную государственную задачу. Потом промолвил благосклонно:

— М-м-м… Неплохие, ей-ей, неплохие… Угодил мне, спасибо. Как звать-то тебя?

— Грицько Нетудыхата.

— Грицько? — улыбнулся Потемкин. — Стало быть, тезки мы. А фамилия у тебя, братец, занятная… Скажи, чтоб выдали ему десять золотых, — обратился Потемкин к дежурному офицеру. И опять к украинцу: — Ну, прощевай, передай мой привет седому Днепру.

Наконец Потемкин подошел к Позднееву.

— По приказанию вашей светлости освобожден и доставлен из Петропавловской крепости премьер-майор Позднеев, — вытянувшись, четко отрапортовал адъютант.

— А, вот ты какой… узник… узник злосчастный, — не то с усмешкой, не то приветливо сказал Потемкин, пристально оглядывая стройную фигуру Анатолия. — Ну что ж… Повиниться должен перед тобой, что я, как президент Военной коллегии, только на днях затребовал твое дело. Весьма замысловатое оно, а все же ясно вижу: невиновен ты… нет, невиновен! И хотя большие старания прилагали некие лица, чтоб всячески запутать и засудить тебя, не вижу я никаких оснований к тому. Правда, за тобой были еще проступки, повлекшие ссылку твою на Дон, ну да это дело прошлое. Говори, чего ты хотел бы?

— Прошу, ваша светлость, уволить меня в бессрочный отпуск от военной службы и разрешить удалиться в мое псковское имение, с тем чтобы отдохнуть и поправить здоровье.

— Что ж, не возражаю. Наложу резолюцию о согласии своем. Тебе и впрямь лучше побыть в деревне. Столичный воздух вредоносен для тебя, вре-до-но-сен! Понял?.. — и он погрозил пальцем. — Ну, будь здоров.

— А теперь куда? — спросил, посмеиваясь, Павлищев. — И до чего же приятно мне видеть счастливых людей!

— Прошу вас отвезти меня на Казанскую улицу, к двоюродной моей сестре.

И снова помчались санки, повизгивая полозьями по гладко наезженному снегу. Неслись они по ночным улицам Петербурга, мимо изредка встречавшихся прохожих, мимо ночных сторожей, мирно спавших в черно-бело-полосатых будках с зажатыми в руках ветхими алебардами. Словно издалека доносился голос Павлищева:

— Вы полюбились мне, Анатолий Михайлович. Дайте мне адрес заш псковский. Обязательно напишу вам о конфирмации высочайшей по делу вашему.

Анатолий рассеянно пожал руку Павлищеву: мысли его были далеко. Как стремительный бег этих санок, как торопливый звон бубенчика, они мчались туда, на Казанскую, где ждала его Ирина…

Спустя месяц, сидя в кабинете своего псковского имения вместе с Ириной, Позднеев вскрыл, волнуясь, конверт с припиской внизу: «От секунд-майора А. С. Павлищева». В письме был приведен текст конфирмации — утверждения Екатериной II приговора Военной коллегии «по делу виконта де Монбрюна и протчих, в государственном преступлении обвиняемых». В конфирмации сказано было: