Степь ковыльная

«Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление — воля; первый мой выстрел — уже неволя; штурм — смерть. Что — оставляю вам на размышление.

Александр Суворов».

Подражая, видимо, Суворову, Айдос-Магомет ответил тоже очень кратко:

«Скорей Дунай потечет назад и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил».

Вместе с тем, давая такой, казалось бы, решительный ответ, комендант просил предоставить ему десятидневный срок на обдумывание. Расчет у него был на то, что с середины декабря в районе Измаила начинаются густые туманы.

Суворов не согласился дать эту отсрочку. Вечером девятого декабря он созвал военный совет. На совете все высказались за штурм крепости. Начало штурма Суворов назначил на раннее утро одиннадцатого декабря.

Десятого декабря Суворов, верный своему правилу — каждый воин должен понимать свой маневр, объезжал войска.

Суворов говорил:

— Николи предстоящих трудностей и тягот не скрывал я от вас, воинов, страха не знающих, потому что ведомо мне: для солдата российского нет ничего непосильного во всем свете. Все он преодолеет, наигордого и наисильного врага в прах обратит.

Спешно заканчивалась подготовка к приступу. Заготовлены были сотни длинных лестниц, чтобы взобраться на вал, и тысячи фашин для засыпки рва. Штурмующие войска были разделены на девять колонн; из них бригадир Платов командовал пятой. В ней было пять тысяч казаков и два батальона Полоцкого полка. Правей Платова должна была идти колонна под командой донского бригадира Орлова — две тысячи казаков, левей — колонна Кутузова. Впереди каждой колонны было поставлено по полтораста солдат с ружьями. Подавляющее большинство казаков было вооружено лишь укороченными пиками-дротиками и саблями. Они должны были нести лестницы и фашины.

К вечеру десятого декабря, впервые за всю эту пасмурную, ненастную неделю, проглянуло солнце. Суворов вместе с Поздвеевым и Селезневым выехал на бугор, не далее чем за версту от Измаила, и стал рассматривать крепость в подзорную трубу. Эта твердыня, возвышающаяся на крутом, обрывистом берегу Дуная, была грозна и вместе с тем красива своеобразной величественно-угрюмой красотой. Высокие валы, башни и бастионы с развевающимися над ними зелеными знаменами, огромные, окованные железом Бендерские ворота, триста орудий, грозно глядящие из бойниц, — все это, казалось, говорило о неприступности Измаила. А за валами в лучах солнца виднелся красивый город, постепенно поднимающийся все выше и выше по взгорью, так что зачастую крыши одних зданий лепились к подножию других, — город с круглыми белоснежными мечетями, стройными минаретами, вздымавшимися ввысь, как стрелы, широкими площадями и узкими улицами. Город, где, очевидно, придется драться за каждый дом.

XXII. Штурм неприступной твердыни

К утру одиннадцатого декабря раскололи туман и взвились к небу, с промежутками через каждый час, три сигнальные ракеты: сначала белая, потом зеленая и, наконец, красная. Первая означала — войскам выстроиться, подготовиться, вторая — каждой колонне занять назначенное по диспозиции место на подступах к Измаилу и третья — идти на штурм.

Приступ начался в шесть часов утра. В предутренней тишине послышались слова команды, взметнулись русские знамена, дробно забили барабаны, завыли протяжно, призывно рожки. Густой пороховой дым застлал небо.

Павел Денисов вместе с Сергунькой был в четвертой колонне бригадира Орлова, двинувшейся на приступ вблизи Бендерских ворот. Под сильнейшим огнем казаки подбежали ко рву, стали забрасывать его фашинами и все же, когда спустились в него, оказались по пояс в ледяной воде. Перейдя ров, донцы, приставив лестницы, стали взбираться на вал. В этот момент турки, открыв Бендерские ворота, сделали яростную вылазку, стремясь отрезать штурмующих. С криками «алла, алла!» янычарский отряд бросился на казаков, сверкая саблями и ятаганами. Плохо вооруженные, донцы, непривычные к пешему бою, несли большие потери.

Тогда Суворов приказал Позднееву:

— Скачи к конному резерву: пусть Луковкин и Вестфалеи немедленно идут в контратаку, а с ними вместе Воронежский гусарский полк и два эскадрона Северского карабинерского.

Когда Позднеев подскакал к полку Луковкина, он увидел седоусого полковника, мягкой, крадущейся походкой прохаживающегося перед конным строем донцов. Было что-то волчье во всех движениях, повадках и во взоре этого семидесятилетнего, израненного во многих боях, но еще бодрого командира. Услышав приказ Суворова, Луковкин гибким, молодым движением вскочил на коня и, выхватив саблю из ножен, скомандовал звучным, далеко слышным голосом:

— Пики к бедру! Наметом марш!