Степь ковыльная

Позднеев порывисто распахнул дверь и вывел за руку бледную, заплаканную Ирину. Ирина быстро ушла.

— Недостойно поступаете, сударь! Обижаете сироту! — сурово сказал Анатолий Радомскому.

Полное лицо Радомского побагровело, губы задрожали. Он сделал несколько шагов к Позднееву, хрипло закричал:

— Мальчишка! Вздумал учить меня!..

Тогда Анатолий ударил его по щеке так, что он покачнулся.

На другой день Радомский прислал своих секундантов к Позднееву. На дуэли оба противника были ранены: граф — в правую руку, а Анатолий — в плечо. Дуэль эта, истинная причина которой осталась неизвестной, наделала много шуму в петербургском обществе. Все болтали о Позднееве: и о том, как год назад отпустил он за небольшой выкуп своих крестьян на волю, и о том, что резко отзывался он о «некиих почтенных придворных особах», что будто бы и оскорбил он Радомского именно потому, что граф стал выговаривать этому молодому вольнодумцу за его дерзновенные высказывания и поведение.

Если бы Анатолий открыл подлинную причину дуэли, это, наверное, избавило бы его от кары. Но он решил молчать, чтобы не повредить Ирине во мнении общества: на нее в свете неминуемо посмотрели бы как на авантюристку, завлекшую в свои сети Радомского. Кроме того, сказать правду значило бы повредить здоровью Елены Максимовны, и без того сильно болевшей.

Как только зажила рана Позднеева, он «по высочайшему ее императорского величества соизволению» был отправлен в сопровождении фельдъегеря в ссылку в крепость святого Димитрия Ростовского «для участия в военных действиях против кубанских ногаев».

Проездом через Москву Позднееву суждено было испытать еще один жестокий удар: он узнал, что несколько дней назад умерла от простуды его невеста Оленька, гостившая в первопрестольной у тетки…

— Итак, Ирина все же вышла замуж за Крауфорда. А впрочем, что ей оставалось делать? Ну, а что за человек этот Крауфорд? — Суворов говорил спокойно, но глаза его смотрели остро, проницательно.

Позднеев ответил, не задумываясь:

— Изряднейший лодырь и повеса, болтун несусветный, глуповат весьма.

— Так-так… — недоверчиво протянул Суворов, помешивая кочергой в печке. — А может, и совсем не так… Ну, давай уговоримся, Анатолий. Нет сомнения, что поступит к тебе от Ирины послание с приглашением навестить ее в Таганроге. Поезжай да посмотри зорко, что там делается, в этой английской фирме. Кстати, на военных верфях побывай, расскажешь мне, как там дела идут…

Вскоре через одного из офицеров Ростовского гарнизона, родственники которого жили в Таганроге, Позднеев получил любезное письмо от сэра Крауфорда с приглашением погостить хотя бы несколько дней у них в Таганроге, «если только он не склонен забыть навсегда тех людей, кои всегда питали к нему дружеские чувства».

Тонким женским почерком к этим словам было добавлено: «и глубокую симпатию».

IX. В городе на Таганьем Рогу

Изменчива и своенравна погода на Дону: минула уже середина декабря, но неожиданно потеплело. Однако в это утро промозглый туман, поднимаясь густыми облаками с низин, пронизывал насквозь. На дороге изредка показывались зыбкие, неясные очертания деревьев и проплывали, как тени, мимо всадников — Позднеева и Алексея. Они ехали, словно по призрачному царству, в полной тишине, нарушаемой только приглушенным стуком конских копыт. Но вот показались сперва бедные хаты таганрогского пригорода, потом деревянные домики и, наконец, дома, сложенные из беловато-серого камня.

Тревожное чувство владело Позднеевым. Ему хотелось, очень хотелось поскорее увидеть Ирину. Не то чтобы он там, в Петербурге, любил ее крепкой, всепоглощающей страстью, нет, этого не было. И все же прежнее его увлечение вспыхнуло с новой, неожиданной для него самого силой. Встречался он с Ириной у Радомских всего несколько раз, а все же крепко запомнились ее большие зеленовато-серые глаза с длинными ресницами, каштановые, с золотым отливом волосы.

Большое уважение питал Позднеев к тонкому уму, наблюдательности, огромному жизненному опыту Суворова, но ему казалось невероятным, чтобы недалекий, добродушный сэр Крауфорд мог быть вражеским разведчиком. С его толстых, оттопыренных губ никогда не сходила беспечная улыбка. «В жизни есть только одна хорошая сторона — возможность смеяться», — сказал он как-то Позднееву. Взгляд его выпуклых голубовато-серых глаз всегда был благожелательно-безразличным ко всему, что его окружало. Казалось, на его лице было написано: «Я доволен собой, это, право же, главное, самое важное, а все прочее едва ли стоит сколько-нибудь серьезного внимания».

Всадники остановились у серого двухэтажного дома на одной из главных улиц Таганрога — Греческой. У подъезда была укреплена большая вывеска; на синем фоне ее выведено золотыми буквами по-английски и по-русски: «Высочайше утвержденная и находящаяся под покровительством Российского правительства экспортно-импортная торговая фирма „Сидней, Джемс и компания“».

Верхний этаж дома занимали Крауфорды.