Степные рубежи России

Друг и брат! Когда губернатор так обратился к нашим вождям, им были очень приятны эти слова, а затем губернатор написал две бумаги, в коих, как он сказал нашим вождям, содержались те самые слова, которые он только что произнес по отношению к ним, и он пожелал, чтобы вожди подписали обе бумаги, и он пошлет одну из них президенту Соединенных Штатов, а другую они оставят себе, дабы добрые слова, которые он произнес, не были забыты ни белым, ни красным народом. Наши вожди радостно подписали эти бумаги.

Друг и брат! Можешь судить о том, как чувствовали себя наши вожди, когда они вернулись домой и обнаружили, что губернатор закрыл их глаза и закупорил их уши добрыми словами, и добился от них подписания документа, по которому они, не зная того сами, уступили свои земли.

Письмо вождей делаваров президенту Джефферсону, 1805[222]

Связь Москвы с соседями напрямую зависела от нескольких избранных людей – переводчиков. Их роль не сводилась к дословному переводу слов с одного языка на другой. Перевод призван был служить опорой интересам и стратегиям Москвы, следовало переводить московские термины на местные языки и передавать местные заботы подобающим имперским языком. Другими словами, переводчики были важнейшим инструментом московской политики и важнейшими действующими лицами в долгом процессе колонизации сознания степного населения[223].

Различные народы и языки вдоль южных и восточных границ России объединяло не только политическое наследие Золотой Орды, но и татарский язык, по-прежнему являвшийся языком межнационального общения от Северного Кавказа до среднеазиатских степей. Чтобы поддерживать связи с соседями, Москва содержала в Посольском приказе штат переводчиков

для письменных переводов и толмачей – для устных. Эти группы занимали разное место в официальной иерархии. Переводчики были грамотны, переводили документы, и им платили больше, нежели толмачам, которые обычно были неграмотны и могли переводить только устную речь[224]

.

Несмотря на очевидную потребность в переводчиках и толмачах на татарский и другие языки Степи, Москве их всегда отчаянно недоставало. Местные власти регулярно жаловались на это. В 1589 году терский воевода Андрей Хворостинин писал в Москву: «Да здесь, государь, ставится поруха великая твоему государеву делу в толмачах, что послати в шевкалы и в Грузи и в Тюмень и в Черкасы и в ыные земли него, толмачей нет. А прислали нам из Астрахани толмачей полонеников [бывших пленных], которому год минул, как вышел из полону, а иному и нет году. И мы, холопы твои, тех толмачей посылати не смеем»[225].

Действительно, большинство толмачей были бывшими пленниками, выучившими разговорный местный язык в плену. Одним из них был толмач Иван Наумов, нанятый Посольским приказом на службу в 1682 году. Родом из Украины, он был казаком Войска Запорожского, затем попал в плен к крымским татарам и был продан в рабство в Стамбул. Он провел двадцать два года гребцом на османском военном судне, пока оно не было захвачено флорентийским флотом. Флорентийцы освободили его, и после долгого путешествия через земли Священной Римской империи и Польши Наумов добрался до Москвы. Здесь он подал ходатайство принять его на работу толмачом, заявив, что говорит на греческом, арабском, турецком и итальянском языках. После экзамена у толмачей Посольского приказа он был признан компетентным[226]. Если история странствий Наумова была довольно типичной, факт признания его компетентности типичным не был. Тонкости местных языков и культур ускользали от большинства толмачей, а порой вставал вопрос о том, есть ли у них хотя бы самые базовые познания в языке, с которым они работают.