Стереть из памяти

– Луша, это Бриджит Макрон намного старше своего мужа, хотя их двадцать пять лет разницы в возрасте не помешали ему стать президентом Франции. И, несмотря на то что ты старше и от этого считаешь себя умнее, взрослее и рассудительнее, ты не понимаешь самых простых вещей.

– Каких, например?

– Например, таких. Не бывает в жизни правильно и неправильно. Бывает только то, что доставляет удовольствие.

– Это ошибочное мнение, – тихо проговорила Лика. – Во-первых, то, что доставляет удовольствие тебе, может приносить боль другим людям. И тогда это делать нельзя, потому что неправильно. К примеру, Ермолаев и Анна любят друг друга много лет, но их любовь причинит боль мужу и детям Анны, и поэтому они держат ее в секрете много лет.

– Тем самым доставляя боль себе. – Антон не собирался сдаваться. – И как измерить, чья боль сильнее? Это их выбор – мучиться самим столько лет, вместо того чтобы сказать правду и стать счастливыми. Возможно, муж Анны давно бы женился во второй раз и тоже был бы счастлив, вместо того чтобы умирать с пониманием, что всю жизнь провел рядом с не любящей его женщиной.

– Хорошо, пусть это плохой пример. Возьмем другой. Маньяку нравится убивать своих жертв. Это доставляет ему удовольствие. Что же, его не надо ловить и изолировать от общества?

– Прекрати рассуждать, – велел Антон, и Лика, удивленная властными нотками в его голосе, послушно захлопнула рот. – Мы не будем брать никаких примеров. Нам и так есть чем заняться.

Он снова притянул ее к себе и поцеловал. Лика, в очередной раз поразившись умелости этого поцелуя, закрыла глаза и покорилась неизбежности, в которую ее тянуло, словно в чертов омут. Его руки, очень крепкие, уверенные, мужские, начали заветное путешествие по ее телу, заставляя Лику вздрагивать от каждого нового прикосновения. Так вот как оно, оказывается, бывает, когда действительно хочешь мужчину, а не просто отвечаешь на его желание, оставаясь внутренне безучастной!

Очень быстро она снова застонала, уже не стесняясь этого звука, а когда Антон начал ловко доставать ее из одежды, еще и порыкивать, путаясь в рукавах и штанинах, не помогая, а скорее мешая, торопясь удалить последнюю преграду, мешающую почувствовать его всей кожей.

Она вдруг вспомнила, что испытывала, когда коротким питерским летом удавалось выкроить пару дней, чтобы искупаться в Финском заливе. Вода здесь прогревалась только в очень сильную жару, а плавать в холодной воде Лика никогда не любила. Но если удавалось дождаться нужной погоды, то она, предвкушая удовольствие, входила в залив, давая воде погладить лодыжки, затем делала несколько шагов, оказываясь в ней по колено, потом по бедра, затем по талию, а затем ложилась на воду и плыла, чувствуя, как нежно-нежно та обволакивает прохладой ее разгоряченное на солнце тело. Ни с чем не сравнимое ощущение.

Вот и сейчас Антон Таланов погружал в негу ее разгоряченное огненным желанием тело. У него прохладная кожа, очень гладкая, шелковистая на ощупь, медленные, размеренные движения, полные нежности, он был в ней, на ней, вокруг нее, и испытываемое от этого удовольствие никак не кончалось, баюкая в себе, словно на морских волнах. До чего же хорошо!

Потом, кажется, начался шторм, и нежная мягкость воды вдруг сменилась бурей, натиском, водоворотом. Волны становились все сильнее, захлестывая с головой, в какой-то момент Лика вдруг испугалась, что они утащат ее на дно, но вместо этого волны понесли ее все выше и выше, в бесконечную синь неба, в котором ярко светило солнце, не обжигающее, а очень теплое, тоже ласковое. Подбросили и снова поймали в сети, и снова подбросили, и в этом качании туда-сюда стремительно нарастало удовольствие, свертывалось в спираль, в тугую пружину, которая должна была, просто обязана распрямиться, выстрелить, вот-вот, вот-вот, да, да, да-а-а-а-а!

Безмятежная легкая прохлада продолжалась и тогда, когда закончилось все остальное. Лика лежала в кольце крепких, очень надежных и ласковых рук, губы Антона то и дело легко-легко касались ее макушки, словно он проверял, что она здесь, рядом, не исчезла.

– Я тут, – сообщила Лика томно, потому что шевелить губами ленилась. Ей хотелось, чтобы то, что происходило сейчас в старом талановском доме, длилось, и длилось, и длилось. И расследование, так увлекавшее ее, отошло на второй план, и прошлое с его темными тайнами, и немного стыдная, но от этого еще более острая любовь к деду, последние двадцать лет вдруг ставшая запретной, и жалость к бабушке, потерявшей любимого мужа дважды. И в жизни, и в памяти.

Где-то далеко есть родители, любившие дочь и переживавшие за нее. И немногочисленные, но все-таки подруги. Не совсем уж одиночка она. И работа. И… Викентий.

Лика вытащила руку и похлопала вокруг себя. Телефон. Тут где-то был ее телефон. Вот он. Часы показывали половину двенадцатого ночи. Не так уж и много, она была уверена, что внутри мощной волны провела несколько часов, а получалось, что нет. Непринятых звонков на телефоне нет, то есть Викентий ее не искал. Обиделся, наверное. Да и ладно.