Стервятники Техаса

Одна пуля отбросила назад рыжеволосого гиганта, так что Миддлтон ощутил только ветерок, колыхнувший прядь волос, а его заряд попал точно в загорелую грудь бывшего помощника. Старк уже лежал на полу, умирая, но продолжая давить на спусковой крючок, пока не кончились патроны. Шериф полностью разрядил свой пистолет в тушу Мак Наба, и с тревогой оглянулся: сквозь клубящийся синий туман, окутавший комнату, проступала бесстрастная, словно вырезанная из камня физиономия Коркорана. И Миддлтон вдруг почувствовал, что некоторым событиям, вроде только что устроенной ими бойни, приличествует именно такое выражение лица. Техасец двигался среди крови и трупов, словно суровая тень судьбы.

— Бог мой, — выдохнул Миддлтон. — Первый раз участвую в такой скоропалительной кровавой разборке! — Говоря это, он все же продолжал заполнять магазин патронами. — Теперь нам нельзя терять ни минуты! Неизвестно, что Мак Наб наболтал банде. Надеюсь, немного, иначе сюда ввалилась бы целая толпа! В любом случае сначала они попытаются захватить тюрьму. Думаю, наш план остается в силе и должен сработать: даже если Мак Наб не вернется к назначенному им же самим часу, прочие бандиты не станут разыскивать его или нас, пока не освободят Миллера с компанией. То есть, драка начнется не в полночь, а через полчаса. Люди из комитета бдительности подоспеют вовремя… Да, что там! Они, должно быть, уже залегли в кустах.

Пойдем! Нам надо как следует поработать, чтобы успеть навьючить золото на мулов. Часть, может, придется даже оставить. Ясно станет, когда начнется стрельба… Слава богу, хотя бы сюда никто не заявится с дурацкими вопросами! Сейчас они все сосредоточились на тюрьме, у нее пусть и остаются…

Коркоран двинулся было вслед за шерифом, потом вернулся, пробормотав: — Оставил бутылку виски у себя в комнате.

— Так забирай ее побыстрей и догоняй! — Миддлтон торопливо зашагал по дороге, а Коркоран вернулся в заполненную дымом комнату. Не обращая внимания на скрюченные тела, валявшиеся на заляпанном багровыми пятнами полу и глядевшие на него стеклянными глазами, он быстро пересек помещение, вошел в свое логово и принялся обшаривать постель, пока не обнаружил то, что ему требовалось. После этого с бутылкой в руке он направился к выходу.

Внезапно раздавшийся тихий стон заставил техасца резко развернуться и выхватить левой рукой пистолет. С искренним удивлением Коркоран уставился на распростертые на полу трупы: по своему опыту знал, что никто из троих стонать уже не может — все они уже отмучились на этом свете. И все-таки слух никогда его не подводил.

Сузившимися глазами стрелок внимательно оглядел комнату и заметил тонкий ручеек крови, вытекшей из-под перевернутого на бок стола у самой стены. Рядом с ним трупов не было.

Коркоран отодвинул стол и замер, словно пораженный выстрелом в сердце, рыдание спазмом перехватило горло. Через мгновение он стоял на коленях рядом с Глорией Бленд, придерживая одной рукой золотоволосую голову. Другая рука с бутылкой тряслась, когда он попытался влить виски в сомкнутые губы девушки.

Ее затуманенные болью прекрасные глаза открылись и взглянули ему в лицо. Каким-то чудом поглощавший сознание Глории смертный туман отступил, и она узнала любимого ею человека в последние мгновения своей жизни.

— Кто это сделал? — выдавил Коркоран. Губы девушки шевельнулись, из их уголка выкатилась и побежала по белоснежному горлу алая струйка.

— Миддлтон… — прошептала она. — Стив… Ох, Стив… Я пыталась…

И не договорив фразы, она обмякла в его руках. Голова Глории откинулась назад; она была похожа на ребенка, только что уснувшего ребенка. Коркоран осторожно опустил ее на пол.

Когда стрелок покидал этот утонувший в крови дом, его сознание полностью очистилось от действия спиртного, но шатался он словно пьяный. Чудовищное, непредставимое событие поразило его настолько, что он не мог овладеть своими чувствами. Ему в голову не приходило, и не могло бы прийти, если бы он не убедился минутой назад в обратном, что Миддлтон или любой другой белый мужчина способен хладнокровно убить женщину. Коркоран жил в соответствии с собственным кодексом чести, правила которого не отличались цивилизованностью и не исключали насилия, но его отношение к женщине было на грани поклонения. Этот постулат являлся неотъемлемым элементом жизни фронтирьеров юго-запада, так же, как защита личной чести и достоинства. На протяжении десятилетий соплеменники Коркорана и их ближайшие соседи, вне зависимости от рода их занятий, придерживались в своей повседневной жизни набора определенных правил и делали это без излишней помпы, претенциозности, показухи и фальши. И для всех этих людей жизнь и тело женщины были неприкосновенны. Техасец не представлял себе, что можно вести себя как-то иначе или иметь совершенно другие жизненные убеждения.