теперь так:
Так ли здесь все с падежами? Как Вы думаете?
Выбросил я и еще один кусок.
От «То был Норцов» до «А там ни перед кем не отвечай».
Так будет компактнее.
Дорогая Лидия Корнеевна! Пока писал Вам это письмо, меня прерывали четыре раза. Простите за куцые мысли и жуткие фразы.
На сем кончаю, потому что пришел человек, который отвезет письмо.
Будьте здоровы. Не болейте.
Мы очень соскучились по Вам (Вас).
Ваш Д.С.
Часть Вашего письма — о Распутине читал нескольким друзьям. Они в восторге.
1 Датируется по содержанию.
2 В своих дневниковых записях и в стихах Самойлов позже вернулся к этой мысли: «Крайнее почвенничество произошло в результате крушения деревни и стало идеологией «полународа». Оно сразу отыскало себе духовных отцов среди славянофилов конца века. Ибо этого рода почвенничество тесно связано с властью. Поскольку власть у нас не народная, а скорее «полународная», то есть отражающая состояние «полународа» (31 января 1981. Д. Самойлов. Поденные записи: В 2 т. Т. 2. М.: Время, 2002, с. 298).
3 В своих статьях о деревенской прозе Самойлов пишет о «литературе полугорожан»: авторы ее — «горожане из крестьян», проза их — свидетельство того, что деревни уже нет. (Памятные записки. М., 1995). А в сборнике «Черта», опубликованном посмертно (М., 1994, с. 25) читаем: Когда сумбур полународа / Преобразуется в народ, / Придет поэт иного рода, / Светло и чисто запоет.
25. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
Конец февраля 19781
Дорогая Лидия Корнеевна!
Простите, что пишу на машинке — с фломастерами швах, остались только цветные. Жду обещанных из Москвы.
У нас, после московского сумбура, благолепие и отдохновение, видимо, уже слишком затянувшееся. Ничто так не развращает, как покой и тишина. Каждый день собираюсь сделать что-нибудь великое, но с тем и ложусь спать, откладывая на завтрашний день. Слаб я против лени. И стихи не удаются.
Здесь прекрасная зима. Иногда холода с солнцем, иногда легкая метель. И никого-ничего.
Спасибо Вам за подарки — за книгу о К.И.2 и за «Нос». «Нос» я уже слушал несколько раз. Удивительно, что Шостакович за несколько десятилетий приучил нас к другому музыкальному языку. Для меня раньше понятной музыкой были романтики, XIX век. А теперь кажется, что в Шостаковиче тоже все понятно и это уже не «новая» музыка, а такая, какая должна быть. Наверное, Мусоргский когда-то тоже так туго воспринимался. Ситуация, в общем, обычная для искусства. Мы и должны быть тупее гения.
Книгу о К.И. мы прочитали. Там, конечно, много хорошего, интересного; хорошие люди пишут. И образ создается, уже вполне «академический». Но в этой книге, как и в других подобных, какие-то безобразные провалы. (В книге о Заболоцком3 просто пропали десять лет его лагерной жизни.) Самый безобразный провал — это отсутствие Вас. Не говорю уже о Ваших воспоминаниях. Вас вообще не было (и значит, нет вовсе — по их логике?). И, наверное, именно потому, что не было Вас, нет общения К.И. с собственными детьми. Потому-то для меня неприятной нотой звучат воспоминания С. Богданович, не знаю, что это за дама. Она явно не на своем месте и не в той дозе.
Прочитали мы и воспоминания Л. и Р. об Анне Андреевне4. По-моему это очень плохо написано. Слишком много покаяний «прозревающих слишком поздно»5 и лишние эмоции. Я написал им, как можно мягче, чтоб не обидеть, ибо намерения у них самые лучшие, советовал снять все преамбулы и начать со знакомства. Факты там не новые, но об А.А. интересно все, даже варианты ее историй.
Занят я довольно гнусными переводами. Заставляю себя с утра «срубать» тридцать строчек (пур вивр6) и с отвращением покидаю письменный стол. Остальное время стараюсь читать, пока глаза позволяют. Очень хороший сценарий Булгакова по «Мертвым душам» опубликован в «Москве»7. Пустая и пижонская повесть В. Аксенова — в «Новом мире»8. Читать не стоит. Это хождение по канату с лонжей.
Странная литература, всегда как бы на что-то намекающая. А кто, мол, не поймет намека, тот дурак. Я вот тот дурак и есть. Не понимаю.
«Фактура» там, конечно, «европейская», и, может быть, в этом одном есть какой-то смысл, что это противопоставлено манере азиятской нашей господствующей прозы. Об этой прозе, о «деревенщиках», я сейчас много думаю. И кажется, приближаюсь к Вашей точке зрения. Что-то с их правдой не так.
Вообще же нарастает желание уйти из литературы… Из этой литературы. А как?
И об этом все время думается. Может быть, наоборот, надо упорно оставаться, стоять столбом.
Не знаю.
Пока же мы безмятежно живем в Пярну, испытывая удовольствие от природных явлений и предметов.
И никаких решений принимать не хочется, потому что, может быть, никогда уже не придется жить так безмятежно, семейно и размеренно.
Что у Вас, Лидия Корнеевна? Как движется работа? А главное — как Вы себя чувствуете?