Стихи

Где есть равнодушие, там нет поэзии. В творчестве Стрельченко понятия, идеалы существуют слитно с его биографией и подтверждены ею, являются его личным мнением, взглядом, отношением. В угловатых, кажущихся порой даже неуклюжими, темпераментных стихах Стрельченко бьется живая, своя мысль. Подлинно талантливый, он обладает собственным видением мира, в обычном и привычном открывает новое, еще никем до него не уловленное. Так, например, издавна принято связывать слово «уют» с теплом домашнего очага, и об этом комнатном, отгороженном от большого мира уюте написано немало строк. «Но есть иной уют», — пишет Стрельченко и находит его в многооконном, освещенном огнем горнов кузнечном цехе, откуда не торопятся уходить люди, связанные общим большим делом. Для того, чтобы воспеть это трудовое содружество, поэт находит емкую деталь, метафору, эпитет, ритм; картина вдохновенного труда в стихотворении «Уют» полна экспрессии и выразительности. «На примере Стрельченко можно еще раз установить, как важно для поэта иметь свою тему, знать, что хочешь сказать, — писал о стихах Стрельченко Ю. Олеша. — Когда образы, сравнения, эпитеты, краски и мысли поэта бегут по струне единой темы, они приобретают особенную яркость: «хлопок и рис… эти нежные стебли труда». Если бы Стрельченко не был проникнут пониманием того, что человек благодаря труду преобразует природу, то у него не родился бы такой смелый образ, в котором само понятие природы заменено понятием труда»^[1].

Сборники Стрельченко «Стихи товарища» и «Моя фотография» привлекли внимание читателей и литературной общественности. Они рецензировались в печати, обсуждались в 1941 году на творческой конференции московских писателей. Стрельченко слышал слова о том, что замысел его произведений находится будто бы в полном несоответствии с его поэтическим выражением, что декларативность якобы стала его «поэтическим принципом», что, наконец, «ручью его поэзии» грозит опасность «уйти в песок» — то есть бесследно исчезнуть. И он слышал нечто совершенно противоположное: «К стихам Стрельченко и ко всему его творческому облику, — говорил, например, Н. Асеев, — у меня создалось отношение как к чему-то очень чистому, бескорыстному и прозрачному в поэзии». Целомудрие его стихов, силу и верность его мысли, выражаемой с подлинным совершенством формы, отмечали А. Митрофанов, И. Уткин, Л. Славин, Ю. Олеша, П. Скосырев…

Время многое прояснило. Поэзия Стрельченко не оказалась забытой. Она — не вчерашний день нашей литературы. В ней бьется сердце человека нового, коммунистического мира. Она принадлежит настоящему и будущему.

С. Трегуб.

В кузнице

Медвежий сон преодолев,

Наскуча отдыхать,

По-птичьи вскрикнув —

Нараспев, —

Задвигались меха.

И сразу — погляди! —

Ого:

Бросая искру-взгляд,

Вспорхнул жар-птицею огонь

В большом гнезде угля.

И —

В руки-провода.

Наддай! —

Взметнулся молоток.

Наддай! Еще наддай!

Я видел, как горят глаза,

Я слышал бодрый стук,

Я чуял радостный азарт

Налитых жизнью рук.

Глянь: пламя… искры.

Друг, вглядись!

…И выступал в созвездье искр

Прекрасных форм намек.

Хочу, чтоб был и у меня

Мехов певучий спор.

Хочу жар-пламя перенять

И эту точность форм!

1929

Грузчик

Порт вертится живым волчком

(Порт — он до изумленья юный)…

Спина нагружена мешком,

И руки напряглись, как струны.

И чуешь ты,

Свой день большой

Пудами клади отмечая,

Как бьются тучи над волной

Встревоженною стаей чаек…

Но сброшен груз.

И снова так

Идти пружинным, четким ходом.

А сердце отбивает в такт

Коротким возгласом лебедок…

Вновь сброшен груз.

И хорошо

Плечам прохладою напиться.

А руки ждут,

Пока мешок

Не вздулся от струи пшеницы.

1929

У госмельницы

В работе, —

Словно человек, —

Дом дышит тяжело.

За ним —

В пыли и на траве —

Труд, пот и крик колес.

…Мешок, спина да две руки.

Рывком идет зерно —

И захлебнулися мешки,

И злится пыль у ног;

Так разгружается вагон

Под выкрики и звон.

Так руки радостные труд

Торжественно несут.

…От трубок рвется ловкий дым,

Ломаясь на ветру.

Весь дом работой одержим:

В нем, около него, за ним —

Крепчает труд, труд, труд.

А дальше — море.

Дальше — зной.

Прислушайся — и вот

Почуешь, песнею какой

Большою

Труд поет.

…Вдруг — мускулисты и легки,

Мешок пригнули две руки.

Ожогом тяжести полна,

Качнулася спина.

И вот на ней — суров, широк,

Уже поплыл мешок.

1929

Мои товарищи

Мои товарищи, много накопали земли?

Руки возле июльского солнца нагрели —

Как будто бы сами огонь развели?

Пусть продлятся наши дни и дела!

Кто говорит, что я прожил мало?

Больше бабочки, даже вола!

И нас не скоро засыпят землей,

Покатой, ровной, —

Не узнаешь, куда ногами, куда головой!

Мы еще в середине морей

На дереве кораблей.

И по самые корни деревьев достанем —

Не своей рукой, так лопатой своей.

Мы на этой улице так проживем,

Будто еще одно спрятано сердце

У каждого — в доме иль за окном.

Мои товарищи,

Как быть?

Так легко нас утешить зеленью, хлебом.

Но врагу и яблоком не подкупить.

И куда ни пошел бы, я буду с вами.

Всюду слышатся ваши шаги.

(Сколько вам нужно печей с хлебами!

Сколько кожи на сапоги!..)

Так идем же вперед,

Умываясь морями,

Легкие, чистые — и в железной пыли,

Мы —