1931 г.
Формула
Сутулится на стулебеспалое пальто.Потемки обманули,почудилось не то.Сквозняк прошел недавно,и душу унеслов раскрывшееся плавностеклянное число.Сквозь отсветы пропущенсосудов цифровых,раздут или расплющенв алембиках кривых,мой дух преображался:на тысячу колец,вращаясь, размножалсяи замер наконецв хрустальнейшем застое,в отличнейшем Ничто,а в комнате пустоесутулится пальто.Берлин
1931 г.
Помплимусу
Прекрасный плод, увесистый и гладкий,ты светишься, как полная луна;глухой сосуд амброзии несладкой,душистый холод белого вина.Лимонами блистают Сиракузы,Миньону соблазняет апельсин,но ты один достоин жажды Музы,когда она спускается с вершин.1931 г.
Неоконченный черновик
Поэт, печалью промышляя,
твердит прекрасному: прости.
Он говорит, что жизнь земная —
слова на поднятой в пути —
откуда вырванной? – странице
(не знаем и швыряем прочь)
или пролет мгновенной птицы
чрез светлый зал из ночи в ночь.
Зоил (пройдоха величавый,
корыстью занятый одной)
и литератор площадной
(тревожный арендатор славы)
меня страшатся потому,
что зол я, холоден и весел,
что не служу я никому,
что жизнь и честь мою я взвесил
на пушкинских весах и честь
осмеливаюсь предпочесть.
Берлин 1931 г.
Вечер на пустыре