Стихия духа

– А я знаю другую историю. – Адалия залпом допила свой бокал, и он сразу наполнился вновь. – Отыскать ее было нелегко. Если Крис хотел этого разговора, то госпожа Нимира скрывалась очень долго. Но, как вы могли заметить, я упорный человек. Амаллита любила твоего отца, поэтому добровольно никогда бы не поведала обстоятельства своей смерти даже тебе. Видимо, это ваша семейная черта – скрывать всю эту грязь в надежде облегчить чужие страдания. – Дальше Газарт заговорил отрешенно, будто рассказывал детям старую страшилку перед сном, стараясь не сильно их напугать, но все же донести мораль до неокрепших умов. – А магистр Николас Нимира не любил никого, что бы ни подсказывали тебе детские воспоминания. Или ты зовешь любовью то, что он использовал тебя? Какой отец отведет ребенка в эти места? Познакомит со слугами, обучит ритуалу их повиновения? Откроет тайники родового замка лишь для того, чтобы подстраховаться? Покажет призыв демона, чтобы ты смогла найти следы в случае его провала? Адалия, мне жаль, но он был расчетливый стратег, а вы – лишь его орудия. Мечта объединиться с демоном грызла его с самого детства. Жаль, Амаллита не знала этого, когда влюбилась в фальшивую улыбку и лживые речи о всеобщем благе, вечной жизни для людей. Именно так он заманил в сети девушку, в жилах которой текла чистая кровь, не замутненная сделками предков с демонами. Самый лакомый кусок для продажи, он тщательно ее выбирал. А ребенок, родившийся от такого союза…

В день, когда она умерла, он впервые пытался призвать демона, чтобы осуществить свой давний план. Он отвез ее в свой родовой замок, но Амаллита слишком поздно осознала, во что ввязалась. Что Николас хотел не только тайных знаний, которые хранил его род. Он хотел собственного демона в обмен на ее душу.

Стараниями отца ты не помнишь этого. Чтобы остановить любимого, «сошедшего с ума», не дать сделке осуществиться и защитить ваши души, твоя мать вместе с тобой сбросилась из окна башни того замка, куда мы направляемся. Тогда же впервые проснулись твои способности к магии, поэтому ты выжила. А она не смогла.

Был ли он не в себе еще задолго до того, как провел свой последний ритуал? Разумеется. Жаждал ли власти, господства и больше ничего? Ответ ты знаешь, просто люди любят заблуждаться. Безумен ли он сейчас, после всех мучений и пыток демонов, дорвавшихся до человеческой души в Бездне?

– Замолчи, – Адалия резко поднялась, уронив бокал. Он с треском разбился, осколки разлетелись по полу и мгновенно исчезли.

С каменным лицом Нимира почти бегом поднялась по лестнице и пропала в темноте второго этажа.

– Зачем ты это сделал? – угрюмо спросил Рид.

– Странный способ сказать спасибо. Или ты хочешь, чтобы она дальше носилась со своей безумной идеей вернуть отца? Дети не должны расплачиваться за грехи родителей. И я освободил ее.

Даниэль молча поднялся и отправился вслед за бывшей невестой.

– Рид, у тебя язык отсохнет, если поблагодаришь? – беззлобно крикнул Газарт ему в спину. – Эрин, ты тоже считаешь, что я должен был молчать?

Графиня отрицательно помотала головой, еле сдерживая слезы.

* * *

В час, когда крошится мрамор. Когда вековые скалы рушатся от дуновения ветра, падают в пропасть, уничтожая все на своем пути…

Он тихо прошел по ее следам. Шагнул в комнату, прикрыл за собой дверь и замер. Она застыла, сидя на кровати, спиной к нему. Будто неподвижность могла удержать осколки мира вместе и склеить то, что склеить уже невозможно. Будто так он не увидит слез, скрывших пеленой изумрудные глаза.

– Прости меня, – тихо начал он. – Прости за то, что был так слеп. Прости за то, что я ничего не знал, хотя должен был. Прости за глупость, за безмерное восхищение братом, которое заставило тебя молчать и страдать, сейчас и тогда. И все шесть лет. Прости за то, что я ушел, когда был так нужен. Зарылся в собственное горе, злобу, месть. Прости за то, что потерял тебя. Прости за то, какой ты стала. По моей вине.

Он не сводил с ее спины темных глаз, в которых мелькал слабый зеленоватый тон. Тот цвет, что был до того, как демон навсегда окрасил их в черный.

– Брось, Даниэль, пустое, – спокойно ответила она, не оборачиваясь. – Твои извинения уже лет пять как не нужны. Я в порядке, просто дай мне побыть одной.

Игнорируя просьбу, он подошел еще ближе. Опустился на кровать рядом, положил руку на плечо. Она не повернулась, но больше не прогоняла.

– Прости меня, Ани, – прошептал он, и она вздрогнула от имени, которое не слышала столько лет. – Если я не убил в тебе и это… Больше не нужно врать и притворяться, чтобы получить мою помощь. Ты всегда можешь рассчитывать на меня.

Ее губы уже открылись, чтобы бросить резкое «уйди»… Но она не смогла. Мимолетным затмением рука на плече показалась такой родной. Будто она снимала часть боли, делила ее на двоих. И ноша становилась легче.

– Я не смог стать хорошим мужем, тогда попробую быть другом. Может, эта роль удастся мне лучше?

Она не отвечала. Все слова застряли на языке тяжелым комом. Затмение рассеивалось, но та боль, что оно унесло с собой, не возвращалась…