Стихийный мир. Дракон-вампир

Мое сердце едва не остановилось. Я не могла оторвать от него взгляда. Это было самое прекрасное существо, что я когда-либо видела. И одновременно самое опасное и ужасное. Способное одним своим видом вызвать у меня глубокий приступ паники, из которого вырваться можно будет только с помощью психотерапевта.

Ведь он будто бы весь состоял из огня! Я видела, как пламя вырывается из его пасти, как облизывает длинные острые клыки и зубы, что были размером с мою руку. От плеча до кисти…

— Как он силен… — протянул мне на ухо Тейноран, который за это время уже успел снова оказаться у моего кресла. — Сильней и удивительней нашего императора нет никого во всем мире. Это истинно так.

С этим было трудно поспорить, и я только кивнула.

А в это время огромные крылья дракона распахнулись, и в такт этому движению музыканты снова заиграли мелодию. Теперь она была похожа на какой-то военный марш. Задорная, глубокая. Под нее хотелось встать на ноги и притопывать, подпевать мотиву, который был незнаком, но качал, как бой боевых барабанов.

— Что происходит? — спросила я тогда Тейнорана и не прогадала.

Шеррий прекрасно знал порядки и правила империи, разбирался, казалось бы, во всем на свете.

— Сейчас вы видите стандартную процедуру на праздник, — ответил он, указывая по обе стороны от громадных кожистых крыльев Сициана. — Городской порт закрывается от вторжения. Ни один корабль не сможет пристать. Но главное даже не это. Против кораблей есть пушки, — он указал на высокий башни, что защищали побережье. — А вот от подводных… существ пушки не защитят. Зато сеть магия, что соткана из пламени самого императора, она способна проникнуть под толщу воды и распространиться там непроходимым барьером.

В этот момент по обеим сторонам от крыльев воздух зарябил, и в нем начала проявляться золотая сеть, напоминающая полупрозрачную кольчугу. Магия быстро распространилась от начала побережья и до конца. На многие сотни метров.

И как я поняла, она продолжалась не только над водой, но и под ней.

Удивительное зрелище, красивое и опасное. Оставалось гадать, сколько же нужно магии, чтобы повторить подобное волшебство? Похоже, Сициан действительно обладал по-истине чудовищной силой.

Неудивительно, что он такой в мире был один.

— Разве что обычно вот это все происходит без участия нашего повелителя, — продолжал Тейноран. — Но сегодня он сам пожелал участвовать в представлении.

— Почему?

— Давайте смотреть дальше, прекрасная лаурия, — таинственно улыбнулся шеррий.

А тем временем музыка усилилась, тогда великий дракон распахнул пасть, и вдруг из его горла полился ослепительный огненный свет.

Невероятный.

Меня пронзило насквозь страхом и восхищением. Глаза распахнулись широко-широко, и я не могла больше их закрыть, несмотря на то, что они слезились.

Это было чистое колдовское пламя, которое могло сжечь до тла все побережье, если бы Сициан направил свое дыхание не в небо, а параллельно морской глади.

Я смотрела и не могла оторваться. Пламя, вырывающееся из горла дракона, было самым страшным, что я видела когда-либо в жизни, но оно было столь же восхитительным. Разноцветно-радужным, волшебным, будто сотканным из драгоценных металлов и камней. А затем в нем начали проступать четкие цвета:

Бурый. Как ржавчина, как мертвая плоть…

Темно-кровавый. Словно в предыдущий цвет прокрался оттенок кирпича.

Чуть больше багрянца — и пламя стало напоминать нечто более приятное. Теперь это вечерняя заря и закат солнца после грозы.

Еще алого — и огонь потек вином… Будоражащим и восхитительным. По горлу вниз и ниже, превращаясь в жар плоти и пламя вен… Я почти чувствовала его вкус на своих губах…

— Что это, Тейноран? — ахнула я, ощущая, как колотится сердце. Ненормально быстро.

Мне было страшно. Но еще я была возбуждена. Чудовищно и неправильно…

Но факт.

— Это цвета каления, прекрасная лаурия, — шепнул мне на ухо шеррий. — Пламя Красного дожа показывает, как изменится цвет всего сущего… если его раскалить и сжечь до тла.

Будто горячее стекло просыпалось под кожу.

Пламя продолжало менять цвет. Теперь оно было настолько красным, что напоминало сырое мясо, сочащееся болью…

Затем чуть больше желтого, светлее… И вот уже передо мной утренняя заря.

Еще нежнее — и я вижу клубнично-красный. Сладкий, как август… как поцелуй императора…