– – –Узорами заволоклоМое окно. – О, день разлуки! –Я на шершавое стеклоКладу тоскующие руки.– – –Гляжу на первый стужи дарОпустошенными глазами,Как тает ледяной муарИ расползается слезами.– – –Ограду перерос сугроб,Махровей иней и пушистей,И садик – как парчовый гроб,Под серебром бахром и кистей…– – –Никто не едет, не идет,И телефон молчит жестоко.Гадаю – нечет или чет? –По буквам вывески Жорж Блока.“В этот вечер нам было лет по сто…”
– – –В этот вечер нам было лет по сто.Темно и не видно, что плачу.Нас везли по Кузнецкому мосту,И чмокал извозчик на клячу.– – –Было все так убийственно просто:Истерика автомобилей;Вдоль домов непомерного ростаНа вывесках глупость фамилий;– – –В вашем сердце пустынность погоста;Рука на моей, но чужая,И извозчик, кричащий на остов,Уныло кнутом угрожая.“Краснеть за посвященный стих…”
– – –Краснеть за посвященный стихИ требовать возврата писем, –Священен дар и независимОт рук кощунственных твоих!– – –Что возвращать мне? На, ловиТетрадь исписанной бумаги,Но не вернуть огня, и влаги,И ветра ропотов любви!– – –Не ими ль ночь моя черна,Пустынен взгляд и нежен голос,Но знаю ли, который колосИз твоего взошел зерна?“Ты, молодая, длинноногая!…”
Марине Баранович
– – –Ты, молодая, длинноногая! С такимНа диво слаженным, крылатым телом!Как трудно ты влачишь и неумелоСвой дух, оторопелый от тоски!– – –О, мне знакома эта поступь духаСквозь вихри ночи и провалы льдин,И этот голос, восходящий глухоБог знает из каких живых глубин.– – –Я помню мрак таких же светлых глаз.Как при тебе, все голоса стихали,Когда она, безумствуя стихами,Своим беспамятством воспламеняла нас.– – –Как странно мне ее напоминаешь ты!Такая ж розоватость, золотистостьИ перламутровость лица, и шелковистость,Такое же биенье теплоты…– – –И тот же холод хитрости змеинойИ скользкости… Но я простила ей!И я люблю тебя, и сквозь тебя, Марина,Виденье соименницы твоей!– – –.Осень 1929