Она входила в комнату всегдаСурово, молча и небрежноПротягивала руку… Так водаТечет течением безбрежнымИ самовластным, будто береговВ помине нет, как будто ей даноВладеть пространством. Медленно, темно,Нежданно загораясь светом слов,Вступала во владенье миромБольшим, как жажда человека бытьСобой, своею волей жить,А не чужой — капризом и пунктиром.1940
215. «Паучья нежность! Жар совокупленья!..»
Паучья нежность! Жар совокупленья!Так хочет тело, так вопит душа.Всегда душа — до тьмы исчезновенья,До тела растяжимая душа.Проходит день над крышами, над башней.Твой день высок, как небеса глубок.Твой уголок, твоя земная пашня,Твоя душа… Увы, ты изнемог.Опять душа… Сорвешься вдруг, заплачешь,Зовя ее, ее превознося.И ты поймешь, что дальше жить нельзя —Незряча ночь. Но день еще незрячей.1940
216. «На запрокинутый огромный взор…»
На запрокинутый огромный взорВознесена немая крыша гроба.Гляди, гляди, гляди в упор,Смирись, прими заветное: мы оба…Худоба смерти, смертный час.На шею острие уже свисает,Вот упадет один, один из нас[……………………]Другие стихотворения
(по автографам в архиве Д. С. Гессена)
217. «Из древнего забытого колодца…»
Из древнего забытого колодца —О, нагружать и только нагружать!Чтоб к вечеру опять, чтоб снова отколотьсяИ снова утром: слава! исполать!Такие есть возможные молитвы,И, лаком, политурой озарен,Постигнешь вдруг, что даже не обидноСойти за черный — золотой — уклон.И ты плывешь, плывешь, вот-вот взлетишь —Колодцы древние и саркофаги —И мелким бисером исписана бумага,Но вдруг, обезумев, ты плачешь, ты вопишь.218. «Со взбухших крыш стекают слезы…»
Со взбухших крыш стекают слезы,Стекает дождь из детских глаз.Росы мои, беленькие росы,Мой первый, мой предельный час!Как умирание в горах,Как звезд подводное теченье,Снится такое шевеленье,Исчезновенье, радость, страх.И нет грустней, нет ничего больнее,— О, личики, прижатые к стеклу! —Чем нежным быть, быть всех нежнееИ предаваться только злу.1940
219. «Какая ложь и блажь сказать: прохожий…»
Какая ложь и блажь сказать: прохожий,Когда в весеннем трепете рука.Вот ты лежишь на безусловном ложеИ любишь зной и любишь облакаИ пенье птиц далекое, глухоеИ листьев долгий шум, всё, что любитьНам нужно, чтоб, безумствуя, в покое,В тревоге, в общей радости пожить.И кто же этой радости не знает —Тропинка ли или огромный шлях —В ней сердце человечье увязает.О, радость громкая, о, темный страх.Увы, она, как общая могила,И только в этом смысл ее и свет,Что над тобою власть ее и сила —Кто б ни был ты — убийца иль поэт.1940