Немец в землю глаза устремил, и сидит он, горюя.«Этот немец ученый,у него лист похвальный за кур,культурный он куровод!» — говорю я.Смех в глазах у девчонок.«Это Лена умеет, не его, не его эти куры,всё чужими руками,он ученый на то, чтобы с палкой… Культурный,чтобы с палкой над нами!»— «Вот как!Грамоту дай, — говорит командир, — ты бездельник,без обмана — ни шагу.Ты людей прикарманил, не только что кур и индеек.Отдавай-ка бумагу!»— «Ты ворованный труд на выставку выставил даже?Это, Фриц, не годится…»— «Вот у Лены отец был участником выставки, пусть она скажет —сам растил он пшеницу!»— «Лена, знаете, мы ведь тоже участники сами,вот спроси командира,в павильоне садов можно видеть подбитого нами„королевского тигра“!»Я на Лену смотрю и опять вспоминаю то утро,и Орел, и тот случай,и опять, как тогда, из-за той занавески как будтослышу голос певучий.«Как попала сюда? Где отец? Как вы жили?Расскажите нам, Лена…»— «Жили?Немцам всё про отца полицаи тогда доложили,услужили мгновенно.Вызывали его, приходили к нему — не пошел бы,отвечаем, что хворый.Зиму всю пролежал так в раздумье тяжелом.В марте — кинулись сворой.Обещали, грозили, а мы — притаились, не дышим.„Что ж, берите, в плену я, —вдруг сказал им отец.— Не могу не работать!“ — и вышел,и провел посевную».— «Значит, сдался старик!»— «Я знакомым в глаза не глядела.Отвернулись и люди.А отец всё кричал: „Не могу, не могу я без дела,кто работу осудит!“Запахал и засеял, с утра и до ночи работал,нас гонял на участки,полицаев и тех доводил до соленого пота.Мать старела в несчастье.Я смотреть не могу на людей, стыд глаза застилает.Показаться нельзя нам.Мать к сестренке в другую деревню тогда увела я,а сама — к партизанам.А весна, как назло, в том году зеленела над миром,буйно ринулись всходы.В лес пришел к нам отец неожиданно и сказал командиру:„Вот, на суд я, к народу“.Только наш командир улыбался: „Осудим под осень…“Говорили ребята:„Опыт, что ли, отец твой задумал с посевом и проситпоглядеть результаты“.А посевы росли. Крепли стебли.И в пору наливаслух идет по району:поднялась, поросла над землей небывалая нива —в листьях вся и в бутонах.Немцы силы сгоняли, людей и коней к косовице,только стой, погоди-ка: в поле — ни колоска, ни овса, ни пшеницы —молочай, повилика.Всё трава застелила. Пропал урожай. Угрожая,немцы бросились в села.Первый раз, не дождавшись совсем урожая,был народ наш веселый.А отец всё ходил по отряду, вздыхал виновато,повторяя при этом:„Я не мог без работы, посеял для них, но земля-тоне родит дармоедам!..“»— «Слышишь, немец, земля не родит дармоедам! — кричу я. —В отделенья и ротыв сорок первом не ты ли, добычу почуяв,свел цыплят желторотых?Не хотел ты работать, труд задумал отнять у народов,где войной, где обманом.Это из-за тебя хлеб не сеял три годаТимофей Емельянов!..»