Стихотворения и поэмы

Дрозды в лесах еще не поклевалиВсю ягоду с густых рябин; пылалиОсинники, не обронив листву,—А ранний снег уж засыпал траву,Детьми потоптанную по левадам.Повеял ветер, и свирепым взглядомМороз оледенил пруды в садах.«Пороша, братцы! Зайцев на полях —Что блох в корчме! Вставайте же, лентяи!Хлебнем-ка на дорогу (да не чаю,—Его оставить можно москалям!)И тронемся!» —                     Так говорил Адам,Марьяна дядя, лысый, как колено.Немало лет весь округ неизменноПлешивости причину обсуждал,Но всем одно бедняга отвечал:Что, мол, остаться без волос не дивоТому, кто, как и он, женат счастливо!Читатели! По силе прав своихЯ вставлю, примечаний враг любых(Помимо дельных), слово про Адама:Жена его, достойнейшая дама…Но, рифмы плоские прогнав за дверь,Попробуем вообразить теперь

Ксантиппу как Фальстафову подругу.Про их любовь и жизнь (не жизнь, а муку)Короткой фразой ограничусь я:Цветет и благоденствует семья!И спор и драка иногда бывают,Но трех детей Ксантиппа забавляет.Пусть моралист толкует вновь и вновь, —Возможна ли подобная любовь?Но вот однажды поутру АдамаЦецилия терзала так упрямо,Как купоросный, въедливый раствор,Что отдышаться вышел он во двор,Едва живой… Покинутая паниОдна обедала, за ужин раннийОдна уселась. А в конце селаВ тот вечер странная произошлаИстория: Адам сам-друг с Марьяном —Племянником, с Каролем полупьянымИ с Нысем-почтарем (Нысь был еврей,Но понимал отлично лошадейИ потому нередко пил с панами)Прошли украдкой, прячась за тынамиОт взоров любопытного села,В корчму с названьем гордым «Три орла».Как водится, был тот утес орлиный

Лишь мазанкой с облупленною глиной(Романтик, видя чудеса во всем,Лягушку называет соловьем).Сюда не раз ходил Адам с Марьяном,Но — шумно, с буйной песней, с криком пьяным,Гудевшими до дальнего села.А нынче — даже оторопь взялаСедого корчмаря — дверь отворилиДрузья без шуму, молча поманилиЕго к себе и говорят: «ПодиМедов стоялых в жбаны нацеди,Влей водки, отвари в шафране щуку!Да ни гу-гу! Чтоб никому ни звука,Где мы, куда пошли, и что, и как!Да всё снеси в конюшню на чердак!Да лестницу туда поставь скорее, —Да шевелись, собачий сын, живее!На чердаке решили мы гулять,Чтоб ничего никто не мог узнать,Не то, смотри! Переломаем кости,Пройдоха старый!..»                              И со смехом гостиПо шаткой лестнице полезли ввысь,Под крышу… А когда стемнело, НысьПослал с каким-то мальчиком толковым

Письмо; стояло в нем всего «два слова»:«Цецилия любезная моя!Сегодня в Вышгород поехал яПо делу. Там с неделю буду, может.Пускай тебе во всем господь поможет.Целую крепко. Верный твой Адам».Теперь троим проказникам панамНикто б не помешал начать попойку.Под крышей покосившейся постройки,Где редко нынче конный ночевал,Они с неделю жили. ДоставлялХозяин им припасы в изобильи.Кобыла Галка с жеребенком былиСоседями внизу. А с высоты,Лишь свечереет, крупных три звездыС иронией смотрели сквозь соломуНа беглецов… Проказнику седомуПорой сквозь сон казалось, что женаПо лестнице взбирается, страшна,И, обругав его «свиньей вонючей»,Пинками гонит с лестницы скрипучей…И верно! Хоть своих героев намНе надо бы приравнивать к свиньям,Но доля правды в этом есть сравненье.Вот так пируя всем на удивленье,

«Казацкий» свой разгуливая пыл,Марьян не только парней с ног валил,Но и сестер их, родичам на горе,И оставлял обычно, опозоря,Как подобало рыцарям всегда.«Ну и лихой у нас паныч! Беда!» —Порой отцы с мужьями сокрушались,Хотя у многих кулаки чесалисьВесельчаку все ребра поломать.«Казак Кирило» — этот, так сказать,Гуляка был немудрого покроя.Любил он нищих дегтем иль смолою,Поймавши, вымазать — друзьям на смех(Добряк потеху не считал за грех;Скучать — вот грех! Он умер бы скорее);Любил запретным накормить еврея:«Ешь, сукин сын! Свиная колбаса!Не хочешь? А спусти-ка, хлопче, пса!»Любил между детьми затеять драку,Зато в вопросах чести съел собакуИ свято верил в титул «казака»…И вот теперь четыре чудакаВ Чернявскую отправилися рощу,Чтоб хорошо отпраздновать порошу,—И голубая снеговая мутьЗа четырьмя запорошила путь.