Стихотворения и поэмы

Багровый прах. Да призраки домовРасколотых, слепых, осиротелых,Где кровь, где ржавчина на плитах обгорелых.Еще таился жар под мусором дворов,Золы горячей подымая тучи.Шарахаясь, когда кренилась вдруг стена,Я обходил воронки, ямы, кучи.Я молча шел в толпе. Стенала тишина.Стоял сентябрь. Затихли все сирены.Из синевы не били в нас грома.Вопили только души и дома.И жутко в тишине кренились стены.На пепелищах двигалась зола,На пустырях гуляли смерть и ветер.И беззаботных я в толпе не встретил.Беда терзала, тормошила, жгла.Но по-иному складывались мысли.Была иная цель и труд иной,Хоть гул стоял за львовскою грядойИ страшно багровели воды Вислы.Да, победили мы. Победу мы несли,Уже суровым опытом богаты.А в Неман струи красные текли,И черный дым затягивал Карпаты.Мы шли по Киеву, по скорбному пути,В кирзе разбитой, в форме беспогонной,Те и не те — с победою в грудиТолпой входили в зал белоколонный.Что нас вело, бессонных работяг?Возможность счастья? Забытье и грезы?Вокруг одни развалины и слезы.И каждый день — упрямый, трудный шаг…Какие силы нас вести моглиВ гармонию —                       из хаоса и праха,Из непомерных дел растерзанной земли,

Из долгого мучительного страха,Из черноты, где бушевал пожарИ удушал кошмаром Бабий Яр?Мы шли от свежих у Днепра могил.И все-таки не только боль и прах —Мы чуяли прилив каких-то новых сил,Вид новых стен шаги приободрял,И радовал металл приваренных стропил.Маячил впереди огромный перевал.Такими мы вошли в белоколонный зал,Не ведая еще, чего хотим от зала.Роняем по рядам обломки наших слов.Мы в кресла втиснули свои тела устало,Снимая тяжесть прожитых годов.Похожи были мы и многолики.Все — разных судеб, языков и душ.Еще не время, мастера музыки,Вам проиграть, а нам услышать туш!Еще самих себя продумать нету мочиИ глянуть в даль грядущих светлых лет.Нас душит горе, ненависть нас точит,И отдыха нам не было и нет.Еще не знаем, что нам делать в зале,Что притемнен конвульсиями люстр.Обшарпанный народ, как на вокзале,—Тяжелый шепот пересохших уст.И всё стихает вмиг, и вздох, и разговор.Застыли скрипки, трубы и фаготы.И небывало бледный дирижерИдет, шатаясь, словно через годы.Такой таится в музыке заряд,Таким порывом в души нам дохнуло,Как будто буря двери распахнулаВ рассвет, минувший года три назад.Колоннами подперли высь аккорды,И по ступеням светлых пропилей

Взошел народ прекрасный,Сильный,Гордый,Достойный славы и хвалы людей.Зарозовела рань. Зазолотился полдень.Голубизна легла на серебро озер.Зазеленился вечер и наполнилИгрою тонких туч и радостью простор.Роскошный блеск вечернего светила.Смиренный воздух. Мирный окоем.И тень зари мечтательно уплылаНа волнах флейт заоблачным путем.Плавно, медленно, плавно.И только ласкалась задумчивая глубина,И только лелеяла мир голубиная тишь,Но где-то за горизонтом вдруг дробь барабана                                                                         слышна.Бездумное буханье слушаешь ты и дрожишь.Дробь! Еще раз дробь.                                      Еще раз вопль.                                                             Еще раз зык.Он жаждет простора. Звук страшно расширен.Взвивается эхо: «Vorwärts!» Рать горлопанит:                                                                     «Sieg!Erste Kolonne… Zweite Kolonne…Dritte Kolonne marschieren…»[79]Поступь чудовищ. Грохот убийц. Топот сапог.Всё шире. Всё глубже. Всё ближе.Бьет в землю. Бьет в степь. Бьет в порог.Валит. Ревет.Пастью пылающей лижет.Плющат удары. Плещут пожары.Стук. Гром. Крик.Машин бронированных ромбы.Сквозь небо проверчены бомбы.Sieg? Sieg? Sieg?

Я, загнанный, стоял над желтопенным Доном.Шум переправы. Сутолока. Разброд.То желчь, то кровь мой заполняли рот.Давился я то злобою, то стоном.На рубеже судьбы я исстрадался такИ ненависть во мне росла такая,Что лучше лечь с гранатою под танк,Сухую землю эту обнимая…Последний раз на небеса взглянуть.А после — хруст, лохмотья мяса, муть…Я не упал. Я брел. И я стоял на Волге,Когда железный шторм ударил в Сталинград.Казалось, упаду, прошьют меня осколкиИ не услышу я, как громыхнет снаряд.Я смерти не искал и не бежал от смерти.Соседкою была она так много дней.Вжимался я в песок — забыл, в каком кювете.Распластывался я — не сосчитать траншей.Долины Волги в шрамах, как ладонь.Здесь суд и жизни грань. И нет пути назад.Так стой же, Сталинград! Так бей же,                                                           Сталинград!Батарея, огонь! Батарея, огонь!Удар за ударом. Сильней и сильней.Погибнут еще миллионы людей.Победа не близко. Стенанье и плач.На штурм и на смерть призывает трубач.Но словно светает — пожар над землейВстает предрассветной зарей!..И много страдальческих наших дорогСольются под аркой в победной дороге.Ее неизбежность предчувствовать смогХудожник, от боли задумчиво строгий.Дома Ленинграда. Раздерганы крыши.Ночные дежурства — не спи, не зевай.Летят зажигалки в чердачные ниши.

Клещами хватай и песком засыпай.Пронзительный грохот и визг. Беготня.Слепящие линзы разрезали даль.А после — раздумья октябрьского дня —В пустой аудитории. Ноты. Рояль.И он — он, прищуриваясь близоруко,Нервно подергивая очки.Провидец — связует гармонией звуки,Сплетает грядущей Победы венки.Он слышит громовое эхо расплаты.Великого слова он слышит взлет.Не медлить. Изречь. И аккордов раскатыГремят! И великое слово живет.Оно — в народе. Оно — в походе.Оно — в неизбывной красе и свободе.Оно — тут над нами. Над горестным людом,Торжественно смолкнувшим и изможденным,Явилось прекрасным, неслыханным чудом,Рассветом над городом возрожденным.Пусть стены чернеют зловещим нагаром,Пусть крови затеки с лица мы не стерли.Но верим, но знаем — не всуе, не даромКровавились, бились, боролись и мерли.Измученный Киев в немыслимом ритмеСледы половодий кровавых стирает.Вы нам рассказали, товарищ Дмитрий,О том, что любой про себя повторяет.Сквозь горе и прах прорастет животворность.Седьмая симфония — боль и мажорность.Высокая боль музыканта отважного,Худого, усталого громовержца,Объединила волнением каждого —К горячему сердцу припаяно сердце.О, музыки благословенной соборность!1977Перевод И. Шкляревского