Этой песне внимали Стокгольм и Марсель.Через греческий дым и турецкую пыльБила в цельЭта песня грядущего.Но,Упорно исследуя каждую щель,Где-то в Чили,В ущельях, за тысячу миль,Дни и ночи ловил полицейский патрульЧеловека, о мире поющего.Потому что решили,Что именно там,Где-то в Чили,Удобней идти по пятамЗа певцом, и травить его гончими,И в безлюдном ущелье заоблачных горНавалиться оравой — и весь разговор,И разделаться с песней — и кончено!Песню эту поймай, песню эту казниИ к началу кровавой безумной резниВ сей же час приступай в нетерпении,И тогда уж не будет тревожить сердецЭта песня, в которую всажен свинец!…И казалось, что замерло пение.Но явились шахтеры из темной землиИ сказали тому, кто командует "пли":"Что тут ищет патруль? Что случилось, сеньорПочему в сердце гор вы палите в упор?"А убийца ответил уклончиво:"Я имею инструкции. Кончено!"Так в заоблачном ЧилиМеж каменных глыбБелый свет омрачили.Но певец не погиб,—Он ушел поднебесными тропами,И, сквозь землю пройдяИ смеясь, как дитя,Появился он будто секунду спустяВ самолете над старой Европою.А в заоблачном ЧилиКричали:"Он здесь!"Ибо здесь, на какую ты гору ни влезь,Из-за каждого камня и кустикаЭта песня!И каждый пастух, и шахтер,И хозяева лам за вершинами горСлышат песню!Вы поняли это, сеньор?Очевидно, такая акустика!И не радио это,А голос живой!Всюду слышится песня грядущего.Не убьют ни свинец, ни удар ножевойЧеловека, отважно поющего!1951
Ночь.Где-то там, на страшной вышине,Спят кратеры и цирки на Луне.А на Земле, конечно, тоже спят.Да, многие разделись и легли,Объяты негой с головы до пят.Но на обратной стороне земли,Где ровно в полночь полдень на часах,Под раскаленным солнцем в небесахБушует день в жарище и в пыли.И стоит передвинуть рычажок,Чтоб ветер нескончаемого дняИз сумрака нахлынул и ожегМеня!И безвозвратно истеклаСекунда-ночь, пахуча и тепла,Как пепел дня, сгоревшего дотла.Да! Спят, конечно, мертвые тела,Да в гулких урнах жирная зола,Да где-то на огромной вышинеСпят кратеры и цирки на Луне,А все земные кратеры кипят!1952