Стихотворения и поэмы

Что благостнее ветра в летний зной?Что услаждает больше, чем покой,Который нам несет пчелы жужжаньеИ лепестков призывное дрожанье?Что сладостней полян, где расцвелиБукеты роз от глаз людских вдали?Целебнее, чем тишина в долинах,И сокровеннее гнезд соловьиных?Что безмятежней, трепетней, нежней,Чем взор Корделии? В чем суть ясней?Сон, только сон! Ты веки нам смежаешьИ нежной колыбельной усыпляешь,Качаешь, мягко нам подушки взбив,Венок из маков и плакучих ив.Красавицам мнешь кудри золотые.Всю ночь секреты слушаешь чужие,А поутру твой гений жизнь вернетВ те взоры, что приветствуют восход.Но что Поэзии непостижимей?Ты горных рек свежей, неудержимей,Прекрасней лебединого крылаИ царственней, чем мощный взлет орла!К чему сравненья той, что несравненна?В ней слава, лучезарна и нетленна,И мысль о ней так трепетно-свята,Что отступают тлен и суета.То дальним громом среди гор грохочет,А то в подземной глубине клокочет,То сладким шепотом замрет вдали,Как тайны нераскрытые земли,Чьи вздохи внятны в гулком отдаленье.Мы к небу устремляем взор в моленье:Там жаждем видеть лучезарный светИль слышать приглушенный гимн побед.Венок из лавров ветры там качают, —Он только в смертный час нас увенчает.Но радуйся: из сердца рвется вдругНебесно-чистый вдохновенный звук,Творца всего земного достигаетИ в шепоте горячем замирает.Кто видел солнце светлое хоть разИ тяжесть туч, — кто в лучезарный часПеред творцом изведал очищенье,Тот знает высшее души горенье,И слух его не стану я опятьРассказом о прозренье утомлять.Поэзия! Я страстный твой ревнитель,Хотя пока совсем безвестный жительТвоих небес. Что ж, на верху горыКолени преклонить до той поры,Пока в величье славном и в сияньеНе стану чутким эхом мирозданья?Поэзия! Пером тебе служитьХочу, хотя еще не вправе житьНа небесах твоих. Молю я ныне:Дай причаститься мне твоей святыне,Пьянящим духом на меня дохни,В блаженстве дай свои закончить дни.Мой юный дух пусть за лучами солнцаК жилищу Аполлона ввысь несетсяИ станет юной жертвой. Хмель густойЦветущих лавров мне навеет ройВидений, чтоб тенистый уголокСтать вечной книгою моею мог;Я списывал бы целые страницыО листьях и цветах, о взлете птицыПорывистом, об играх нимф лесных,О ручейках, о девах молодых.Стихи такие сладостные — чудо,Они звучат, наверное, оттуда,С небес. В моем хамине над огнемПорхают тени. Вот уже кругомВеликолепный дол открылся взгляду,Я там брожу, как по аллеям сада,В тени блаженной, и когда найдетМой взор в долине сей волшебный гротИль холм, чью зелень нежные цветыПрикрыли тонким слоем пестроты,Все запишу — и охвачу я глазом,Все, что вберет мой человечий разум.И стану я могучим, как титан,

Которому весь мир владеньем дан:Вдруг пара крыльев прорастет могучихИ понесет к бессмертию сквозь тучи.Стой! Поразмысли! Жизнь — лишь день; онаЛишь капелька росы — обреченаНа гибель скорую, когда, катясь,С вершины дерева сорвется в грязь.Индеец спит, пока его пирогуЗаносит к смертоносному порогу.Зачем такой печальный слышен стон?Жизнь — розы нераскрывшийся бутон,История, что мы не дочитали,Предчувствие приподнятой вуали;Лишь голубь в ясном небе летним днем,Мальчишка, что катается верхомНа ветке вяза.Мне бы лет двенадцать,Чтоб мог в твоих я тайнах разобраться,Поэзия! Я в этот краткий срокДуши стремленья выполнить бы смог.Тогда сумею посетить те страны,Что вижу вдалеке, и из фонтанаПопробую прозрачного питья.Сначала в царство Флоры с Паном яСкользну. Прилягу отдохнуть в траву,Румяных яблок на обед нарву,Найду в тенистых рощах нимф игривых,Похищу поцелуи с губ пугливых,Коснусь я рук — и белых плеч потом —Почувствую укус… Но мы поймемДруг друга в этом благодатном местеИ сказку жизни прочитаем вместе.Научит нимфа голубя, чтоб онКрылом тихонько овевал мой сон,Другая, грациозно приседая,Подол зеленый чуть приподнимая,Вдруг в танце закружит — то тут, то там,Деревьям улыбаясь и цветам.А третья за собой меня поманитСквозь ветки миндаля — и зелень станетДля нас блаженным сказочным ковром,А мы, как две жемчужины, вдвоемВ одной ракушке…Неужели нужноПокинуть этот мирный край жемчужный?Да! Должен я спешить: зовет трубаТуда, где бури, страсти и борьбаЛюдских сердец. Я вижу колесницуНад скалами, где бирюза искрится,Белеет пена в гривах скакунов,Возница ждет среди крутых ветров.По краю тучи скакуны несутся,Гремят колеса, гривы буйно вьются;Вот ближе звонкий перестук копыт,И колесница вниз с холма скользит,Стволы качает ветер, в них резвится,С деревьями беседует возница,И странным откликом звучат в горахВосторг и стон, благоговенье, страх.Чу! Полнится неясными тенямиПространство сумрачное меж дубами,Под музыку несется кто-то вскачь, —Я слышу голоса, и смех, и плач.Кто сжал в гримасе рот, а кто рукамиЗакрыл лицо; у тех во взоре пламя;А те, улыбкой освещая взор,Спешат зловещей тьме наперекор.Те озираются, а эти вверх глядят, —Их тысячи — все движутся не в лад.Вот дева мчится — щеки рдеют в краске,Смешались локоны в их буйной пляске.Всех слушает таинственный возница,Все пристальнее вглядываясь в лица.Как ветер гривы скакунам колышет!Ах, знать бы мне, что сей возница пишет!Теней — и колесницы след исчезВ неясном свете сумрачных небес.Реальность кажется реальней вдвое,Как мутная река, она с собоюВ ничто уносит душу. Но опятьВидение я стану воскрешать:Таинственная эта колесница

Торжественно по свету мчится, мчится…Неужто нет в нас ныне прежних сил,Чтоб выше дух фантазии парил?Где скакуны, что понесут нас смелоПо облакам, свое свершая дело?Нет больше тайн? Изучены эфирИ нераскрытой почки нежный мир?Юпитера суровое веленье —И нежное зеленое цветеньеЛугов альпийских? Был алтарь святойНа этом острове. И песне той,Что здесь царила, гармоничной, плавной,С тех пор на свете не бывало равной.Планете уподобясь, мощный звукПо пустоте свершал за кругом круг.Искусство муз во времена былыеЦенилось выше: кудри золотыеРасчесывали музы круглый годИ пели, заслужив за то почет.Что ж, это все забыто? В самом деле?Невежество и варварство хотели,Чтоб Аполлон мучительно краснелЗа жалкий царства своего удел.Кто оседлал картонную лошадку,Тот полон был уверенноо и сладкой:Под ним — Пегас. О, дерзостный обман!Ревут ветра, взметнулся океан, —Но вы глухие. Бездна голубаяРаскрыла грудь свою. Роса, сверкая,В ночи скопилась — ив рассветный часОна разбудит утро — но не вас.Бесчувственные к истинной природе,Вы слепы, вы подвластны только моде,Ваш сломан компас, заржавел секстантИ сгинул заблудившийся талант.Притом вы, дерзкие, других училиПрокладывать стихов негодных мили.Бездарностей несметное числоСпокойно превратили в ремеслоПоэзию. И даже АполлонаПодвергли поношенью исступленно, —И сами не заметили того;Лишь в узкой мерке мнилось торжество.Виднелось меж девизов устарелыхЛишь имя Буало.Но вы, кто смелоПарит в сиянье голубого дняИ чье величье радует меня,Почтеньем робким душу наполняя, —Здесь начертать святые имена яНе смею. Разве Темзы скорбь и мутьПриносят радость вам когда-нибудь?Неужто вы над Эйвоном в печалиНе собирались, слез не проливали?Сказали ль вы последнее «прости»Краям, где лаврам больше не расти?Или остались с духом одиноким,Кто, юность краткую воспев, с жестокимСтолкнулся миром и угас? Но нет,Не надо думать мне о веке бед!Наш век — светлее: свежими цветамиВы нас теперь благословили сами.Аккорды в хрустале озерных вод —Их в черном клюве лебедь нам несет.А из густых лугов светло и гордоЛетят в долину звучные аккордыИ плавно растекаются по ней.Свирель поет отчетливей, звучней, —Вы счастливы и лучезарны стали…Все это так; но вот затрепеталиВ тех сладких песнях странные грома:С величием смешалась Мощь сама.Но ведь, сказать по правде, эти темы —Дубинки, а поэты-ПолифемыТревожат ими море. Вечный свет —Поэзия, ей иссяканья нет.Тихонько мощь в ней дремлет, и могли быЕе бровей изящные изгибыОчаровать. Ее не грозен вид —Она лишь мановением царит.Хоть родилась от муз, но эта сила —

Лишь падший ангел; вмиг бы своротилаДеревья с корнем; саван, черти, тьмаТу силу радуют, ее самаИзнанка жизни, тернии питают;О силе помня, часто забываютПоэзии живительный итог:Дать утешенье и ввести в чертогВысокой мысли.Я ликую все же:Ведь семя горькое дать может тожеПрекрасный гордый мирт. И в нем найдутЛесные пташки благостный приют,И крылья их захлопают над сенью,Наполнят воздух щебет их и пенье!От терниев густых очистим ствол,Чтобы оленей выводок нашелС цветами дикими ковер из дерна,Когда отсюда мы уйдем покорно.Пускай ничто не будет здесь грозней,Чем вздох влюбленного в тени ветвей.Взволнованней, чем безмятежный взглядНад книгой, чьи страницы шелестят,И трепетней, чем склоны травяныеХолмов. О вы, надежды золотые!Там, где царят покой и тишина,Воображенью будет не до сна.Среди поэтов только тот король,Кто горестных сердец утишит боль.Дожить бы до поры блаженной этой!Не скажут ли, что на венец поэтаЯ тщетно мечу; что в бесславный мигЛицо мне лучше спрятать от других?Склонись, мальчишка жалкий и плаксивый,Пока не грянул гром велеречивый!Нет! Если спрячусь — только в угол тот,Где свет Поэзии сильней блеснет.А если я умру, тогда… Ну, что же;Под сенью тополей меня положат,И надо мною зашумит трава,И начертают добрые слова…Но прочь, печаль! Ведь тот еще не знаетОтчаянья, кто мудро притязаетДостигнуть высшей цели бытияИ жаждет этого. Пусть даже яНаследства мудрого совсем не стою,Не властен над ветров шальной игрою,Пусть мне не сделать темный дух людейОткрытее, прекрасней и светлей, —Но где-то на окраине землиСвет мудрости мерцает мне вдали,Поэзии секреты открывая.Моя свобода там, я это знаю.Мне так же цель поэзии ясна,Как то, что чередой идут веснаИ лето, осень сменится зимою;Как то, что шпиль церковный надо мноюСквозь облака пронзает синеву.Нет, я ничтожным трусом прослыву,Коль дрогнет малодушно хоть ресницаИ скрою то, что ясно, как денница.Пусть я шальным безумцем поскачуНад пропастью, пусть жаркому лучуДам растопить дедаловские крыльяИ рухну вниз — в Икаровом бессилье.Но разум успокоиться велит.Вдали в тумане океан блестит;Усыпан островками, бесконечен…Как труд мой долог, безнадежен, вечен!Ужель измерить эту ширь дерзну,Смиренно отреченье не шепнуИ не скажу: нет, невозможно это!Нет, невозможно!Робких мыслей светомЯ стану жить. И странный опыт мойПусть завершится кроткой тишиной.Пусть не могу сейчас прогнать тревогу,Я в сердце дружеском найду подмогу!Ведь братством, честью, дружеством щедраТропа людская к торжеству добра.Биенье сердца, породив сонеты.Их направляет в голову поэта.Родятся рифмы в звонкой тишине

И празднично ликуют в вышине,Как бы посланье из грядущей дали,Как книга, что с уютной полки сняли,Чтоб завтра вместе радоваться ейИ наслаждаться светом прежних дней.Едва пером вожу: мелодий стаи,По комнате, как голуби, порхая,Напоминают о восторге дня,Когда впервые тронули меня.Мелодии все крепнут — и вот-вотОтправятся в пленительный полетИ образов пробудят вереницу:Вакх выпрыгнет из легкой колесницы,На Ариадну взор он устремит,Ему ответит жар ее ланит.Так звучные слова я вспоминаю,Когда альбом рисунков раскрываюИ сквозь прозрачность невесомых строкСтруится мирных образов поток:Вот лебедь в камышах густых таится,А вот вспорхнула из кустов синица.Вот бабочка. Раскинула крыла,Приникла к розе — и насквозь прожглаЕе земная радость. Снова, сноваЯ извлекаю множество такогоИз памяти — но не забыть бы мнеО маками увитом тихом сне.Он рифмы мне подсказывает спороИ властен шумно-дружеские хорыБлаженной тишиною заменить.Я об ушедшем дне могу грустить,О радостях его, в своей постели.То был поэта дом — ключи звенелиОт храма радости. Из темнотыЧуть виделись знакомые чертыПоэтов прошлого. Мертвы и зыбкиИх мраморно-холодные улыбки.Как счастлив тот, кто будущим векамСвою вверяет славу. Были тамСатиры, фавны — резвыми прыжкамиСквозь листья устремились за плодамиСозревшими. Вот храм передо мной,Вот по траве беспечною гурьбойПроходят нимфы — и рукою белойОдна из них уже почти заделаЛуч солнца. А на полотне другомСклонились сестры — и глядят вдвоемНа робкие движения ребенка.Вот нимфы вместе слушают, как звонкоПастушья дудка на лугу поет.Вот нимфа покрывало подает,Чтоб вытерлась купальщица Диана,И кончик покрывала непрестанноТрепещет и соседствует с водой:Так океанский пенистый прибойБросает белизну свою на скалы,Чтобы она вдоль брега трепетала,А после, пенной влагой поиграв,Ее развеет по ковру из трав.Покорно Сафо голову склонила,Полуулыбка на устах застыла,В чертах ее покой: давно сошлаПечать угрюмых дум с ее чела.Вот рядом мраморный Альфред ВеликийС сочувствием и жалостью на ликеК терзаньям мира. Вот Костюшко — онСтраданьем благородным изможден.А вот Петрарка в рощице зеленой,Явленьем Лауры вновь потрясенный.Счастливцы! Мощных крыльев гордый взлетИм виден. Лик Поэзии сверкнетМеж ними — и пред ней такие дали,Куда проникнуть я смогу едва ли.Но мысль о них меня лишала сна,И мысль о них, и лишь она одна,Во мне питала вспыхнувшее пламя…Рассвет своими ранними лучамиКоснулся глаз, врасплох застав меня, —Я встал навстречу разгоранью дня.Я за ночь отдохнул, стал разум светел.Готов приняться я за строки эти,И, как они ни выйдут, я — творец,Они мне сыновья, я им — отец.