Насторожились и ловят вести,пересчитывая закрома,четырехскатные, крытые жестью;закрытые, как сундуки, дома.«Слышь-ка, голодные, словно звери!»Как только запахло бедой в упор,сразу ворота, калитки, двери —на крюк, на задвижку, на запор.«Слышь-ка, ухо востро, покудаесть еще корни, кашка-трава,пусть кормятся сами! Какая там ссуда!..К весне докажем свои права».— «И нашим убыткам не хватит счета,сушь-то не видит: где голь, где я.Надо вернуть.Запирай ворота!Жди,помалкивай,хлеб жуя!»В доме Денисова тихо и глухо.Вдруг заголосила Авдотья, мать.«Цыц!» — заревел ей в самое ухо.«Да как же, Ефим, пропадут…»— «Молчать!»— «Сын ведь…»— «Кузьма от меня отколот!..Слышь-ка, не вздумай давать тишком,прибью!.. Пусть скрутит гордыню голодв ногах попросит,придет с мешком…»Слушают: голод пошел — завыли.Ждут и молятся взапертиДенисов, Панечкин и Ковылин,Баженовы…Думай: к кому идти.П
ополю бродят… Нечего взять,ощупаны плетки и колосочки.Пустая осень.Ноги скользят,всюду ямы, канавы, кочки.«Пойдем, Наташа!» — «Кузя, пора!»Пока еще вьюга не смыла злая,идут, как и все, за село с утра,кашку-траву про запас срезая.Руки не слушаются порой,слезы голову клонят ниже,страх разрастается, прет горой.«Кузя!» — «Ты что?» — «Подойди поближе».— «Идем, Наташа. Идем, идем!Не бойся, переживем, Наташа…»Она кивнет — и опять вдвоемгорько вздохнут: «Вот и свадьба наша!»К Тулупному шли, к полосе прибрежной,собирали корни куги.Ходить всё труднее,в глазах круги.А степь закатилась дерюгой снежной.Пока земля была на видуи солнце размытое шло с разбега,еще не верилось так в беду,как в это утро первого снега.«Бежать! Бежать!..» — голосит село.К пристани бросились — поздно было:мостки осенней волной смело,спуск водороинами подмыло.Свистнул на стрежне ночной порой,вниз убегая от волжской бури,большой пароход «Александр Второй»общества «Кавказ и Меркурий».И кончено. Мерзлую землю скребя,гори, замерзай, умирай без силы!Не слышит, не знает никто тебя,заволжский замученный край России!