Я захлебываюсь. Я падаю. Я задыхаюсь.Под их обвалом, под их неоглядностью.Я к ним прислушиваюсь. Я в них вживаюсьс пытливой тоской, с ненасытной жадностью.И меня словно сковывает онемениемот ясновиденья горькой их участи,ибо не стали они ни тенью, ни тленьем,а легли в основанье моей живучести.Я их касаюсь касаньями алчными,мерю их зорями яркими, мерю их ясностью вечера,сердце свое пронзая, словно лучами глетчера,копьями острыми и прозрачными.Из нор, из щелей сознания, из смутного мрака нежностиони сквозь меня прорастают своими острыми лезвиями,обжигающими, как зной, и, как снег на вершинах, трезвымив самоуверенной власти и неизбежности.Их не развеешь годами, тревогами,не распугаешь ветрами страдания,круто встают над моими дорогамивоспоминания, воспоминания…Кручи, утесы, вершины в низком склонились поклоне,свод тишины высокой, снег на тенистом склоне,вечности белые храмы, горы Кавкасиони!Кланяться вам, и грезить о вас, и куда от вас деться?Век сухие скорлупки разрываю я исступленно,чтобы, как в лики легенды, благоговейно вглядетьсяв вопиющие взоры Марики, в онемевшие очи Симона.