Закончил сцену сумасшедший Лир,Закончил сцену дивный Айра Олдридж —И в кресло рухнул, обессилев вновьОт жизни, именуемой искусством, —И неожиданно к нему вбегаетПоэт Тарас Григорьевич Шевченко,Сжимает Олдриджа в своих объятьяхИ жаркими слезами обливает,Да, жаркими слезами!.. Ни полсловаПонятного сказать они не могутОдин другому, — но без слов, однако,Один другого понимает лучше,Чем те, которые рукоплескалиБезумному от горя королю,Раба-поэта славили, гоняНа барщину рабов — родню поэта……Еще картина: в мастерской убогойХудожнику позирует артист.Тот песни родины своей поет,Неволею рожденные, невзгодойПовитые, согретые тоской,Взлелеянные нищетой суровой, —А тот припоминает чудный стройСвоих напевов, будто бы несхожих,Но кровно близких им одним стремленьем,Одною мукой. И обоим вдругИздалека, за дымкою туманной,Забрезжил день, когда для всех рабов —Для чернокожих, белых, желтолицых —Оковы рабства навсегда падут, —И слезы блещут на глазах у них,Прекрасные, как светлый сон свободы.Шевченко! Олдридж! Этот день настал!Нашлась рука — и темный склеп разбила,Нашелся голос — и огромный мирУслышал: «Черный! Белый! Желтолицый!Сомкнитесь все под знаменем одним!»И поднялись повсюду голоса,И с голосом сливаются могучим,И всем голодным и рабам простертаМогучая рука Страны Советов.1936
198. НАДПИСЬ НА УКРАИНСКОМ ДВУХТОМНИКЕ ПУШКИНА
Тебе, жена и друг мой милый,Двухтомник Пушкина несу.Немало мы в него вложилиУменья своего, усилий;Суди же — передать смогли лиЕго величье и красу?Учитель наш, он нас, пожалуй,Корить не станет за грешки:Несмело, как и подобало,Рука у каждого дрожала,Когда касаться начиналаТворений пушкинской руки.Ошибок много, и не скрыть их,Но перевесит их любовь.За правду образов, отлитыхНе в громе, суете и криках,За звучность слов его великихПодъемлю слово вновь и вновь!Он наш! Мы за него горою!Он наш, как солнце и вода!Несет он в «племя молодое»Стихов богатство золотое…Враг не сотрет рукою злоюЕго горячего следа!30 марта 1937 Киев