Стихотворения и поэмы

Заныл среди толпы у бабы на руках.

Я помню вал, людей и небо в облаках.

И закопченные мерцают тускло стекла.

На солнце я гляжу. Нет! Солнце не поблекло.

Что вижу я? Ничто! Лишь огненную мглу.

Ах! Словно чья-то тень проходит по стеклу.

Ах, черная! Ах, пламень вспыхнул красный!

Не девы ль силуэт вдруг вижу я неясный?

Конечно, Венус то!

"Антон,— шепчу,— Антон!

Взгляни!"

Лицо свое с моим тут сблизил он.

"Ты видишь?"

— "Вижу!"

— "Что?"

— "Каку-то красну блошку!"

Я оттолкнула прочь презренного Антошку.

"Дурак,— шепчу,— болван. Гляди в трубу один!"

Но тут припал к стеклу Павлуцкий-господин,

Он чмокает, пыхтит, он напирает задом.

"Что делать,— думаю,— с такой фигурой рядом?

Мне надобно уйти!" — И боком, кое-как

Тут пробиваюсь я через толпу зевак.

Виденья своего я необыкновенность

Навеки сохраню. Я лицезрела Венус!

*

Был вечер. Городской уж обезлюдел вал.

Аббат же как ушел, так дома не бывал.

Отец мне говорит: "В честь обсерваций оных

Сегодня будет бал в палатах во казенных,

И обещал прибыть туда часам к восьми

Сам губернатор наш с женой и дочерьми.

Профосиха туда пойдет в античной маске.

Там будет фейерверк, каки-то игры, пляски,

И гостя ты домой не жди, пожалуй, дочь,

Поскольку, пиршество продливши целу ночь,

Поедут допивать на архирейску дачу".

Тут спать пошел отец. Сижу я, чуть не плачу,—

Обидно всё же мне — свет до чего спесив,

Что гостя увезли, меня не пригласив.

Хотя, конечно, мой папаша не из знати,

А всё же ратманом он в нашем магистрате.

Хоть из городовых он родом казаков

^[639]

,

Но обходителен довольно и толков,

Избранник от людей торговых и посадских.

Нуждаются в его услугах магистратских,

А коли пиршество — не пустят до дверей!

Я губернаторских не хуже дочерей!

Французскую я речь не меньше разумею,

И танцы я плясать не хуже их сумею…

Ах, вижу, в небесах взметнулся фейерверк.

Он, тысячами искр рассыпавшись, померк.

Гляжу в оконце, жду другого фейерверка.

Вдруг вижу: во саду приотворилась дверка.

"Антон!" — я думаю. Шалишь ты! Не войдешь!

Нет! Вовсе не Антон. Аббат мой Дотерош!

В шинели голубой одетый он парадно,

Приблизился. Вином пахнуло преизрядно.

И, глянув на меня, мечтательно он рек:

"Чрез Вену ехал я, Брюнн

^[640]

, Никольсбург

^[641]

, Фридек

^[642]

,

Австрийских видел дам, прельстительных полячек,

Но только никого нет краше сибирячек!

Прелестнее тебя я, дева, не видал!

Сегодня в телескоп Венеру наблюдал,

Но, чтоб Венеры путь видеть чрез диск солнца,

Лишь надо заглянуть в сей дом через оконце!"

О, боже! Таковы услышавши слова,

Бегу в сад, трепеща. Кружится голова.

У бани на чурбан бессильно опускаюсь,

За некий стебелек рукою я хватаюсь,

И, сей цветок сорвав, дрожит моя рука…

И звездочета речь звучит издалека:

"О! "Киприпедиум иль Башмачок Венерин

^[643]

!

Небесный в этом знак, хоть я не суеверен".

Вот каковой тогда я сорвала цветок.

Он называется "Венерин Башмачок",

Таежный сей цветок, расцветший подле бани,

Как будто бы судьбу свою он знал заране!

3

Осталось рассказать немного мне сейчас,

Подходит он к концу, подробный сей рассказ,

Хоть повествую я, быть может, и нескладно…

Есть сочинители ученые изрядно,

Но на французский лад да на латинский лад,

Как эхо мертвое, их голоса звучат,—

Я ж повести моей лишь в том и вижу ценность,

Что смело я иду на полну откровенность.

И, строги критики, мне дела нет до вас!

*

Прошло уж года три, как Шапп покинул нас,—

Всё замуж не иду. Архиепископ сам уж

Рек: "В нынешнем году дочь, ратман, выдай замуж!

Я ж думаю — придет еще моя пора!

Живу и не тужу. Сегодня что вчера:

Схожу в господен храм, схожу помыться в баню,

То набелюся я, то щеки нарумяню

Да очи подведу, чтоб стал приятней взор,

Зимою с ледяных катаемся мы гор,

Как девам следует, на легоньких салазках

И святки, как всегда, проводим в играх, в плясках.

А замуж не хочу — спокойней так душе.

Как лето подойдет, купаюсь в Иртыше

Среди других подруг. Я в камышах разденусь

И, отраженная зеркальной гладью Венус,

Июльскую в реке затею ворожбу.

Я знаю: зрит на нас в подзорную трубу,

За кручей скрыт, Антон, поклонник мой упорный.

Что мне? Пускай мечтой себя он тешит вздорной.

Ведь многие еще, во мгле по вечерам,

Речного берега по глинистым горам,

Из бурсы школяры да гвардии сержанты —

Блуждают в поздний час, когда поют куранты

Над башней ратуши, предвозвещая ночь.

"Купается сейчас, мол, ратманская дочь,

Венера здешняя!" Иртышски волны плещут,

Над яром же в кустах, что волчьи, очи блещут…

О, люди добрые! Обычай вам хорош —

Венеру наблюдать — оставил Дотерош.

Как обсерваторов клеймила я подобных!

Немало им я слов презрительных и злобных,

Бывало, говорю, коль явятся в наш дом.

Родитель, не поняв иль разобрав с трудом,

К чему мои слова, корит: "Ты злая дева!

Во власти ты всегда презрения и гнева!"

Нет, мой отец, была во власти я мечты,

Но тайную мечту не смог понять бы ты!

Я думала, что цел мой Башмачок Венерин,

Его в Париже след, я мнила, не потерян-

Мне снился всё еще чудесный этот сон.

Раз, помню, прибежал к родителю Антон:

"Ну вот, из Питера имею разрешенье

Я фабрику открыть за городом Тюменью!

Поможет выполнить мне это магистрат?

Довольно уж теперь я сделался богат.

Архиепископ сам мне оказал вниманье.