Стихотворения и поэмы

Полицеймейстерский я вижу тарантас,

В нем баба дерзкая поводит красным носом,

Сопровождаема не кем-нибудь — профосом

^[619]

,

Лудильщица въезжает к нам во двор.

"Ну, Дунька, не подгадь! — кричит ей прокурор.—

Вот прежде поклонись аббату-звездочету,

А вслед за тем берись за важную работу.

На зрительну трубу ты погляди-ка, Дунь!"

А Дунька, осмотрев: "Тут даже не латунь,

Обыкновенна жесть тут надобна, как вижу.

А что до мастеров из городу Парижу,

Так это прямо срам — поставить сплав таков!

Как видно, есть и там немало дураков!

Глаза,— она ворчит,— где ж были у аббата?"

— "Ну ладно, не дерзи, преступница проклята,

Не то сейчас в острог препроводим назад!"

С дворянами знакомится аббат.

"Вам,— говорят,— уже готовим мы покои".

Но Дотерош на них замашет как рукою:

"Нет,— говорит он,— нет! Всё это ни к чему!

В котором я живу, в том буду жить дому,

С гостеприимным сим приютом не расстанусь.

Естественность люблю. У ратмана останусь!"

*

И то ли потому, что жить у нас он стал,

А может быть, чего он лишнего болтал,

Но только слух прошел про нашего аббата:

Натура, мол, его весьма чудаковата

И вовсе он не поп французский никакой,—

Не монастырский, мол, аббат он, а мирской,—

Во Франции, мол, есть аббаты разной масти,

И будто бы аббат он по научной части,

Затем и простоват. Так люди говорят.

Однажды утречком пьет кофий наш аббат,

Как вдруг увидела я повара Шабера.

"Где здесь,— он вопросил,— аббатская квартера?

Ему-де редкостей принес я кой-каких".

— "Ну-ну! — кричит аббат.— Показывайте их!"

Тут скорчил наш кухмистр гримасу воровату,

И что-то в пузырьке он предъявил аббату.

"Вот! Насекомое редчайшее одно.

В Китае,— молвит плут,— лишь водится оно,

И кормится оно одним зеленым чаем!"

Тут рассмеялась я: "Такую редкость знаем!

О, господин аббат! Пойдемте в огород —

Подобных рыжих мух у нас невпроворот.

Гоните, мой аббат, вы повара подале!

Мы редкостей таких во множестве видали".

Уходит этот плут, но дней так через пять

К аббату он тайком является опять.

Такую он еще проделать вздумал шутку:

Продать за три рубля обыкновенну утку,

Которая у нас копейки стоит две.

"Заметьте,— говорит,— к змеиной голове

Чудесно приросло всё туловище птичье!"

— "Уйди! — я говорю.— Не то возьмусь за бич я!

И вслед ему еще я выкрикнула так: —

Единоверец твой и все-таки земляк!

Зачем обманывать?" А плут и в ус не дует:

"Аббата не надуй, так он тебя надует!"

Я поняла: Шабер француз хоть, а мужик

И к благородной он компанье не привык.

К учености питал он зависть нехорошу.

А вскорости я так сказала Дотерошу:

"Коль редкостей искать — пойдемте на базар,

Там отовсюдова встречается товар".

— "Готов!" — сказал аббат. И на гостиный двор

^[620]

мы

Приходим как-то раз. Заводим разговор мы

С торговыми людьми… Китайские чаи,

Морошка северная, курски соловьи

Для тех любителей, из Курска кои родом.

Орехами базар богат и медом.

Бухарцы

^[621]

привезли в тот раз каракульчу.

Чего тут только нет! Всё показать хочу.

Вот рухлядь мягкая с Обского Лукоморья

^[622]

,—

Об этом завожу с аббатом разговор я.

"Там молятся, мол, бабе золотой

^[623]

!"

— "Та баба,— он спросил,— блистает красотой?"

— "Сама не видела, а коли верить слухам,

Она — скуластая да с выпученным брюхом,

А чиста золота пудов в ней есть до ста,

Но, впрочем,— говорю,— в глухие те места

Не проникал никто, а проникали кабы,

Там бы давным-давно не уцелело бабы".

— "Да,— молвил Дотерош,— нет слов, ваш край богат.

Олень тут, говорят, у вас вдвойне рогат,

И всевозможных руд не трудно тут сыскати.

Град чуден ваш Тобольск

^[624]

, что на восточном скате

Стоит Уральских гор уже двухсотый год.

Империи незыблемый оплот,

Воздвигнут город сей Востока при пороге.

Всё, всё я опишу, что видел по дороге!"

Откуда ни возьмись явился тут Антон,

К аббату подбежав, всё кланяется он:

"Исправлена ль труба, сгодится ли треножник,

В порядке ль окуляр?"

— "Да-да, мосье художник.

А что купили вы, сказать будьте добры?"

— "Я,— говорит Антон,— присматривал ковры".

Я ж слушаю: присматривал ковры ты!

Рассказывай, дружок, да ничего не ври ты.

Антон же между тем ведет в ковровый ряд

Аббата. Меж собой они тут говорят.

"Заняться я решил мануфактурой ткацкой,—

Антошка говорит,— к работе азиатской

Приглядываюсь я, чтоб кое-что понять…"

Ковровщик тут ковры как начал расстилать,

Ковров за пять минут сто развернул, не мене.

Бухарские ковры и наши из Тюмени

^[625]

.

Вдруг закричал аббат: "Я по Европе всей

Проехал, но ковер тюменский дивный сей

Напоминает мне весьма неотдаленно

Изделья самого папаши Гобелена

^[626]

!"

— "Да,— говорит Антон,— фигур лишь не хватат".

— "Магометанский стиль

^[627]

,— ответствует аббат.—

Но коль сих мастеров заставить ткать бы шелком

Да производство то, мой друг, наладить с толком,—

Что, господин Антон, тужить насчет фигур!"

Антошке на ухо шепнул тут балагур,

А что, не поняла,— негромок был сей шепот.

"Да,— говорит Антон,— такой и мыслю опыт".

Беседуя, они весь обошли базар.

Кишмишу накупил аббат наш у бухар,

Ягушку

^[628]

женскую он из гагачьих перьев

Купил, по простоте ее к себе примерив.

"Да это женская!" — ему я говорю.

"Ах так,— он отвечал.— Что ж, дамам подарю.

В Париж я привезу диковинных новинок…"