Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

В конце концов хлопец разделся. Полезли в воду, завели бредень раз — нет щуки, завели второй раз — нет. Заходят с каждым разом все глубже, а отец то и дело шепчет да наставляет сына.

— Осторожно, сынок! Смотри в оба! Вот сюда, под этот куст заведем. Тут она должна быть. Как только метнется в сеть, сразу поднимай свое крыло!

— Хорошо, тату, — говорит мальчик, а у самого зуб на зуб не попадает, не то от холода, не то от напряженного ожидания и боязни как-нибудь не выпустить такую большую щуку.

Обвели куст.

— Смотри, сынок! — крикнул отец и ударил шестом между ветвями. А щука действительно притаилась именно там. Она видела рыбаков, видела, как они заводили сеть, но так как дело было после сытного обеда, — она слопала изрядного голавля, — то ей не очень-то хотелось двигаться. Но всплеск воды от удара шеста испугал ее, она метнулась и изо всей силы ударилась головой в сеть.

— Поднимай! Поднимай! — закричал отец. — Есть щука!

Как же, есть! Хлопец от страха и холода растерялся, и, вместо того чтобы завести нижний конец вправо, он поднял его влево, открыв щуке широкий выход. Она только раз плеснулась, показала старому Сарабрину хвост и была такова. А старик остался, точно приговоренный к смерти.

— Ну, Антошка, — сказал он, — я думал, что когда помру, так самого большого дурака на свете не станет. А сейчас вижу, что оставлю после себя еще большего.

— Да я ж вам говорил, — добродушно и жалостно промолвил Антошка. И оба, дрожа от холода и волнения, вылезли из воды.

Щука не вполне оценила всю важность этого происшествия. Ее рыбий мозг, под действием многовековой традиции, куда прочнее и дольше хранил страх перед выдрой, чем перед человеком, и, конечно, уйдя из рук рыбаков, она и не сообразила, как близка была к смерти.

Не думала она об этом случае и сейчас. Вода бы ла еще холодна, желудок переваривал пищу лениво, и она, не обращая внимания на легкие всплески, доходившие к ней из отдаленных поворотов речки, лежала, не то дремля, не то сонно мечтая. О чем мечтала она? Наверно, о том, как она проглотит на завтрак парочку вон тех пескарей, в таком идиллическом настроении лежащих сейчас на дне небольшого омута, прямо перед ее глазами. А на обед, когда пригреет солнце, потеплеет вода и очень захочется есть, она обязательно поймает голавля, одного из тех толстых, тупорылых и ленивых водяных повес, которые, нажравшись до отвала всяких червяков, всплывают в полдень наверх и, чванясь своими пышными багряными плавниками, прогуливаются до самого захода солнца, водя за собой целые стаи глупой детворы — мелкой плотвы и верховодок. Что бы там ни было, а сегодня она обязательно одного из них сцапает! И уж сегод ня она не будет так глупа, как вчера, не бросится на самого большого, того пузатого, величиной с подсвинка. Черт с ним, с этим старым оболтусом! Пусть достается Сарабрину. Она выберет себе какого-нибудь поменьше. В этом озере их хватает. Правда, сейчас их не видно, дармоедов! Они спят сейчас в тайниках, под корягами и в глубоких глинистых норах на самом дне. Там они в безопасности и от выдры и от щуки. Но пусть только пригреет, тогда они, как миленькие, все повылезают из своих нор, а тогда посмотрим!..

Ах, ах! Щучьи мечты! Много ли вы надежнее и ближе к осуществлению, чем людские?

В ту минуту, когда щука вот так составляла себе порядок дня, мы увидели ее. Мы с товарищем вышли утром на рыбалку. Вчера мы видели, как огромная щука плеснулась в шуваре, в погоне за голавлем, и у нас возник свой план для Горбачева плеса. Вот мы и вышли пораньше, зная, что в эту пору — был седьмой час — щуки спят еще под берегом, и надеясь, что застанем ее еще на ночевке. Правда, вода еще была холодна, но это нас мало беспокоило. Тихонько развернув небольшой бредень, мы продвигались к самой глубокой части плеса, держась берега, поросшего густыми кустами лозняка, и стараясь производить как: можно меньше шума и плеска.

Наш труд был не напрасен. Почти под каждым кустом мы захватывали то голавля, то окуня, то плотицу, которые, плеснувшись два-три раза в сети, переселились в наш рыбацкий мешок. Но большой щуки не было.

Чем дальше в плес, тем становилось глубже. Мы знали, что там, где берега сблизились и создают что-то вроде рукава, обрамленного со всех сторон большими коренастыми вербами, глубина доходит почти до двух метров. Туда нам не пройти, и если наша знакомая щука ночует там, то беды ей от нас мало. Все же мы продолжали осторожно продвигаться дальше, пока позволяла глубина.

— Вот она! Вот она! — прошептал мой товарищ, застыв неподвижно на месте и кивая в сторону щуки.

Я заметил ее почти одновременно.

— Заходи под берег! Под самый берег! — шепнул я товарищу.