Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.

У моря, у ласковых Сиртов,Где мирно синеет вода,Есть лес апельсинов и миртов,Куда не заходят стада.Под древней древесною сенью,Изваянный дивным резцом,Смеется сатир в опьяненьеНа камне высоком своем.А острые уши сторожки:Их словно чуть-чуть повело.Венчают задорные рожкиЕго молодое чело.Ноздрями, раскрытыми жадно,Впивать непрестанно он радМорской этот ветер прохладный,

Цветущих лесов аромат.Фалернскому[4], видно, во славуПриподняты губы с углов,Торчат под бородкой курчавойДве шишечки, как у козлов.У мрамора ПентеликонаТоскующий отрок сидит,И искоса бог благосклонныйНа узника сверху глядит.А он, молодой, белокрылый,Слезами залиться готов,Что ноги немеют без силыИ тело — в оковах цветов.Слеза по прелестным ланитам,По золоту прядей течет,И крыльям, широко раскрытым,

Напрасно мерещится взлет.Покуда под солнца лучамиМолчит целомудренно лес,В глазах, увлажненных слезами,Отважный огонь не исчез.Но вечер опустится мглистый,И нимфы начнут торжество, —Он весел под цепью душистой,Пьянящею сердце его.

РИМСКИЙ СЕНАТОР

Жерому, художнику[5]

Сам Цезарь — на полу в покое опустелом,Под тогой складчатой величествен и строг,И бронзовый Помпей, в крови, над трупом белым

В углу зеленых губ свой затаил смешок.Душа, в далекий путь отпущенная телом,Лишь Брут с Свободою вонзил в него клинок,Печальная, кружит над прахом онемелым,Где смерти кроткой след красою бледной лег.На голом мраморе скамей один затерян,Старик сенатор спит, и храп его так мерен,Колышется живот, оплывший на скамью.Молчаньем пробужден, вдруг сослепа, натужась,Он хрипло возгласил, немой рождая ужас: —За лавры Цезаря я голос подаю!

САНДАЛОВЫЙ КОСТЕР

Когда в далекий путь, величествен и странен,Чрез Тихий океан пустился англичанин,На дивном острове, где бриг пристал тогда,

Царица, девочка по имени Ти-да,Браслет из раковин пришельцу отдавая,Хотела с ним рабой плыть из родного края.И целых тридцать дней слыхал любимый другИз бронзовой груди немолчный страстный стукСреди циновок, там, в бамбуковой палатке.Но все ж заранее, в тот самый месяц сладкий,Ти-да, готовая к разлуке с давних пор,Воздвигла для себя сандаловый костер.А путник уловил, чуть бледный, над волнамиТот странный аромат, что посылало пламя.

ПОСЛЕДНИЙ ОБРАЗ[6]

Ни один волосок на ее голове, ни одна складка ее платья не шевелились.

Чарльз Диккенс