Стихотворения. Поэмы

На длинных нерусских ногахСтоит, улыбаясь некстати,А шерсть у него на боках,Как вата в столетнем халате.Должно быть, молясь на восток,Кочевники перемудрили,В подшерсток втирали песокИ ржавой колючкой кормили.Горбатую царскую плоть,Престол нищеты и терпеньяНещедрый пустынник-господьСлепил из отходов творенья.И в ноздри вложили замок,А в душу – печаль и величье,И, верно, с тех пор погремокНа шее болтается птичьей.По Черным и Красным пескам,По дикому зною бродяжил,К чужим пристрастился тюкам,Копейки под старость не нажил.Привыкла верблюжья душа

К пустыне, тюкам и побоям.А все-таки жизнь хороша,И мы в ней чего-нибудь стоим.1947

Портной из Львова, перелицовка и починка

(Октябрь, 1941)*

С чемоданчиком картонным,Ластоногий, в котелке,По каким-то там перронам,С гнутой тросточкой в руке.Сумасшедший, безответный,Бедный житель городской,Одержимый безбилетнойИудейскою тоской.Не из Лодзи, так из Львова,Не в Казань, так на Уфу.– Это ж казнь, даю вам слово,Без фуфайки на фуфу!Колос недожатой нивыПод сверкающим серпом.Третьи сутки жгут архивыВ этом городе чужом.

А в вагонах – наркоматы,Места нет живой душе,Госпитальные халатыИ японский атташе.Часовой стоит на страже,Начинается пальба,И на город черной пряжейОпускается судьба.Чудом сузилась жилетка,Пахнет снегом и огнем,И полна грудная клеткаЦарским траурным вином.Привкус меди, смерти, тленаУ него на языке,Будто сам Давид из пленаК небесам воззвал в тоске.На полу лежит в теплушкеБез подушки, без пальто,Побирушка без полушки,Странник, беженец, никто.Он стоит над стылой Камой,

Спит во гробе город Львов,Страждет сын Давида, самыйНищий из его сынов.Ел бы хлеб, да нету соли,Ел бы соль, да хлеба нет.Снег растает в чистом поле,Порастет полынью след.1947

«Невысокие, сырые…»*

Невысокие, сырыеБыли комнаты в дому.Называть ее МариейГорько сердцу моему.Три окошка, три ступени,Темный дикий виноград.Бедной жизни бедный генийИз окошка смотрит в сад.И десятый вальс ШопенаДо конца не дозвучит,Свежескошенного сенаРядом струйка пробежит.Не забудешь? Не изменишь?

Не расскажешь никому?А потом был продан «Рениш»[11],Только шелк шумел в дому.Синий шелк простого платья,И душа еще былаОт последнего объятьяЛегче птичьего крыла.В листьях, за ночь облетевших,Невысокое крыльцоИ на пальцах похудевшихБирюзовое кольцо.И горячечный румянец,Серо-синие глаза,И снежинок ранний танец,Почерневшая лоза.Шубку на плечи, смеется,Не наденет в рукава.Ветер дунет, снег взовьется…Вот и все, чем смерть жива.1947

«Мне странно, и душно, и томно…»*