Интендант.
Я отдам вам мешок с пулями за два гульдена. Это дешево, но мне нужны деньги, потому что полковник уже два дня пьет с офицерами, и весь ликер вышел.Мамаша Кураж.
Это боеприпасы. Если у меня их найдут, меня будет судить военно-полевой суд. Вы продаете пули, негодяи, а солдатам нечем стрелять по врагу.Интендант.
Помилосердствуйте, рука руку моет.Мамаша Кураж.
Военного имущества я не беру. По такой цене.Интендант.
Вы сегодня же вечером можете тихонько продать этот мешок интенданту четвертого за пять гульденов, даже за восемь, если дадите ему расписку на двенадцать. У него вообще не осталось боеприпасов.Мамаша Кураж.
Почему же вы сами ему не продадите?Интендант.
Потому что я ему не доверяю, мы с ним приятели.Мамаша Кураж
Швейцеркас.
В порядке, мать.Мамаша Кураж.
Помни, казначеем тебя назначили потому, что ты честен и не так смел, как твой брат. А главное — потому, что ты простак. Тебе-то уж не придет в голову улизнуть с кассой. Это меня успокаивает. Смотри же, не потеряй подштанники.Швейцеркас.
Не потеряю, мать, я спрячу их под матрац.Интендант.
Пойдем вместе, казначей.Мамаша Кураж.
Только не учите его своим штучкам.Иветта
Мамаша Кураж
Иветта.
Кто сказал, что я больна? Это клевета.Мамаша Кураж.
Все говорят.Иветта.
Все врут. Мамаша Кураж, я в полном отчаянии, ведь из-за этого вранья все воротят от меня нос, как от тухлятины. И зачем только я вожусь со своей шляпкой? (Бросает в сердцах шляпку.) Вот я и пью с утра, раньше я так не делала, от этого появляются морщины, но теперь мне все равно. Во Втором Финляндском меня все знают. Лучше бы я осталась дома, когда мой первый меня бросил. Нашему брату гордость не пристала. Не научишься глотать дерьмо — не пробьешься.Мамаша Кураж.
Сейчас опять начнется все сначала — какой был Питер да как это случилось. Пощади хоть мою невинную дочь.Иветта.
Ей как раз полезно послушать, будет закалена, любовь ее не проймет.Мамаша Кураж.
Тут женщине никакая закалка не поможет.Иветта.
Я все равно расскажу, потому что мне от этого становится легче. Начну с того, что я выросла в прекрасной Фландрии. Ведь иначе я с ним и не встретилась бы и не торчала бы сейчас в Польше, потому что он был военный повар, блондин, голландец, но худой. Катрин, берегись худых, а я этого тогда не знала еще, и не знала я, что у него уже тогда была другая и что его уже вообще называли «Питер с трубкой», потому что даже во время этого самого он не вынимал изо рта трубки, такой это был для него пустяк.