Стихотворения. Зори. Пьесы

Крестьянин. Дядя Гислен, наверное, рехнулся. Другой. Так поносить землю – преступление. Третий. Не знаешь, во что и верить.

Появляется сельский ясновидец. Он напевает, подражая движениями полету воронов пожара.

Сельский ясновидец

Бегут, бегут леса, равнины мчатся в дали,И буря встала в золотой пыли,Подъемлются кресты на полюсах земли,-Для Красных Воронов дни торжества настали.Они, как призраки, теснятся на домах,Их перья в зареве щетинятся, как пики,

И, крылья черные раскрыв во весь размах,По крышам, каркая, кружит их табор дикий.Неисчислимою зловещею ордойОни летят, как вестники пожара,Как тени, вставшие из глубины земной,Чтоб сеять ужасы вокруг земного шара.Прохожий, голову не смея повернуть,За ними искоса следит оцепенело;Их клюв вонзается, как нож, в земную грудь,Чтобы взрывать, и разрывать,И потрошить пласты земного тела.И гибнут семена, и засыхают злаки,

Скирды горят блуждающим костром,И языки огня перебегают грозноИ лижут свод небес – и кажутся во мракеКобыл окровавленных табуном.Смерть предреченная пришла.Гремят колокола!Земле, носящий плод, назначен жребий бренный,Смерть предреченная пришла.Гремят колокола! Гремят колокола!Споем отходную вселенной.

Дядя Гислен. Да, да! Он прав, этот ясновидец, этот безумец, над которым все издевались, над которым издевался я сам и которого я никогда не понимал! Да, теперь на все проливается ужасный свет. (Указывает вдаль.) Он это давно предсказывал. А мы – все остальные – цеплялись за старые призраки и пытались нашим бедным маленьким здравым смыслом преградить путь грозным колесам судьбы.

Толпа деревенских парней, батраков, рабочих, скотниц, нищенок несет на носилках Пьера Эреньена. Их сопровождает кюре. Умирающий показывает знаками, что невыносимо страдает, и просит остановиться.

Жак Эреньен. Сюда, мои друзья! Кладите его осторожней. (Помогает несущим; затем, как бы обращаясь к самому себе.) Бедный старик! Бедный старик! Тебе не суждено умереть, как умер твой отец, в своей постели! О, войны, войны! Их нужно ненавидеть ненавистью твердой, как алмаз!

Пьер Эреньен. Эреньен! Эреньен!

Жак Эреньен. Я здесь, отец, подле тебя, перед твоими глазами, близ твоих рук. Я здесь, подле тебя, как при жизни матери, так близко от тебя, что слышу каждое биенье твоего сердца. Ты видишь меня? Чувствуешь ли, что я по-прежнему люблю тебя?

Пьер Эреньен (коснеющим языком). На этот раз – конец! Ты уже не успеешь перевезти меня к себе, в Оппидомань. Я счастлив, вокруг меня родные равнины. Прошу тебя о милости: позволь старому кюре подойти ко мне.

Жак Эреньен. Отец мой, любое желание, любая воля твоя будут исполнены. Я должен уйти?

Пьер Эреньен. Исповедоваться можно только наедине.

Эреньен отходит в сторону. Кюре приближается. Дядя Гислен робко подходит к трибуну, желая с ним поговорить, покуда совершается исповедь.

Дядя Гислен. Господни Эреньен, я вижу, вы добры по-прежнему… а я считал вас не таким. Вы – главный человек в Оппидомани, и на наших фермах часто заходил разговор о вас… Мои сыновья за вас заступались… Быть может, они и правы… Но теперь, когда деревня умерла, откуда, скажите мне, придет к нам жизнь? Где найти уголок, чтоб посеять зерно и вырастить пшеницу? Где найти пядь земли, не отравленную дымом, нечистотами, ядом и войной? Скажите… Скажите!

Эреньен молчит. Все его внимание обращено на отца. Когда Гислен кончает говорить, он едва пожимает плечами.