Стимулы и институты

Часть I начинается с изучения двух основных институциональных структур осуществления прав собственности, без чего поле для экономического прогресса было бы исключительно ограничено: диктаторской или тоталитарной системы (основанной на отсутствии или суровых ограничениях частной собственности) и системы, известной как современное демократическое государство. Обсуждение не только суммирует существующие взгляды на ценность осуществления прав собственности и сравнительную эффективность двух систем, но и затрагивает другой важный вопрос — вопрос о том, как элементы двух систем взаимодействуют в едином общественном организме.

Системы, основанные на исключительно частной или исключительно тоталитарной собственности, практически не встречаются, по крайней мере среди промышленно развитых стран в XX веке. В 1960-х и 1970-х годах идея конечной «конвергенции» двух общественных систем завоевала значительную популярность по обе стороны «железного занавеса». Мы собираемся показать, какие особенности, присущие системе стимулов тоталитарных экономики и государства, помешали практическому осуществлению «конвергенции» и вместо этого привели к краху системы в бывшем Советском Союзе. История эволюции и краха коммунистической экономики в бывшем Советском Союзе представлена в главе 1, теоретическая модель, изложенная в главе 2, являет собой логическое обоснование плановой экономики, вынужденной способствовать экономическому росту с помощью технологического прогресса, сохраняя при этом авторитарные общественные порядки. Используя довод, похожий на тот, что применяется в теории стимулов, мы демонстрируем, что внешне громоздкий механизм плановой экономики был на самом деле не продуктом догматической иррациональности ее создателей, но скорее вполне «рациональным» социальным инструментом, рациональным, разумеется, с точки зрения осуществления целей, которые ставили перед собой коммунистические диктаторы. Однако как только этот механизм столкнулся с растущей сложностью промышленной организации и необходимостью соревнования с Западом путем допуска определенной свободы выбора для экономических агентов, его первоначальная органичная стройность стала давать сбои, и те же самые стимулы, которые помогали росту, в новых условиях мостили дорогу для конечного упадка коммунизма. Модель поведения производителя в главе 3 служит мостом к теоретическому анализу современного переходного периода. Мы надеемся, что модели и интерпретации плановой экономики, изложенные в этих двух главах, не лишены определенной оригинальности.

В части II мы даем анализ принципов функционирования российской экономики и общественной системы после крушения коммунистической системы. В главе 4 мы доказываем, что основной экономической проблемой переходного периода России является проблема ложных стимулов и того, что эти ложные стимулы встроены в российские (большей частью неофициальные) институты, которые контролируются олигархическими группами часто во взаимодействии с коррумпированными или полукриминальными структурами. Эти стимулы мешают использованию преимуществ крупномасштабного производства и ограничивают создание новых предприятий таким образом, что свободные цены ведут к монополистической ренте, а не к увеличению предложения.

Если стимулы требуют преимущественно оппортунистического поведения, долгосрочные вложения в любой тип капитала, материальный или человеческий, становятся практически невозможными; этот наш постулат основан на организационной теории и остается верен независимо от макроэкономических факторов. Институты низшего уровня и неофициальная инфраструктура, унаследованные от плановой экономики, представляют собой жесткую и самодостаточную структуру, которая направляет переходную экономику на неэффективный путь.

Это положение получает дальнейшее развитие в главах 5 и 6, где эвристическая микромодель поведения производителя, изложенная в части I, расширяется и приспосабливается к условиям переходного периода. Традиционный анализ не может объяснить, почему, несмотря на очевидный прогресс экономической либерализации в посткоммунистической России, черный рынок и «параллельная экономика», обычно ассоциируемые с экономическим регулированием, продолжали расти, а не уменьшаться. Наша модель дает ответ на эту загадку, вводя понятия затрат на смену модели поведения и опционной стоимости. Производитель постплановой экономики не демонстрирует того, что может считаться нормальным рыночным поведением, даже несмотря на то, что мягкого бюджетного ограничения или других форм правительственной помощи и регулирования может уже и не существует. Коротко рассматриваются также влияние превалирующей системы стимулов на эффективность макроэкономической политики и политики открытости экономики внешнему миру.