Стюардесса

От нервного возбуждения хмель ее совсем не брал. Может, если бы Динка опьянела, то потом было бы легче. Иногда очень здорово потерять память, но она, как назло, не могла ни упасть в обморок, ни отключиться. Она сидела в окружении пьяных подонков, послушно кивала, позволяла рыжему лапать себя под свитером, целовать взасос мокрыми противными губами. От этих поцелуев Динка задыхалась, с прудом сдерживая тошноту. Она боялась вырваться, боялась возразить.

Самое странное, что ей даже не угрожали, просто она сама боялась их спровоцировать, надеясь, что если будет послушной и покладистой, то ее отпустят.

А парни уделяли ей не больше внимания, чем обычной съемной шлюшке, готовой обслужить за полстакана. Поймав девчонку и позабавившись ее страхом, они потеряли к ней интерес, когда она оказалась их собутыльницей. Только рыжий настойчиво тискал покорную Динку, а потом встал из-за стола и потянул ее за руку.

В соседней келье было темно. В углу громко скреблись крысы. Динка невольно прижалась к рыжему, а он истолковал ее жест по-своему. На полу валялся грязный драный матрас, на него он и завалил Динку, налег сверху всей тяжестью, задрал короткую юбчонку и с силой рванул колготки. И только когда тонкий капрон с треском порвался на ее ногах, Динка опомнилась и закричала.

Рыжий зажал ей рот ладонью, но он мог и не делать этого: в ближайших окрестностях не было никого, кто бы мог прийти ей на помощь, а толстые каменные стены удивительным образом поглощали все звуки…

— Хорошая девочка, — сказал он, поднимаясь и отряхивая брюки. — Чего ж ты не сказала?

Динка молча глотала слезы. Рыжий помог ей подняться, обнял за плечи и, пошатываясь, повел на улицу. Динка очень боялась, что он завернет к дружкам и предложит им продолжить забавы с Динкой, но рыжий оказался собственником. Он довел ее до пролома в стене, подсадил, чтоб она перелезла, и задержал на секунду.

— Вякнешь, убью, — спокойно и буднично сказал он, но Динка сразу же ему поверила.

Ковыляя и спотыкаясь, она добралась до трамвая и там, на остановке, увидела Маринку. Подружка бросилась к ней, увидела свисающие лохмотьями колготки, подтеки крови на ногах и все поняла. Она схватила Динку за руку и уволокла подальше от освещенного проспекта, в какой-то чужой двор. Кровь они оттерли носовыми платками, колготки выбросили на помойку, и домой Динка явилась как ни в чем не бывало. Но мама сразу учуяла запах спиртного, и, прежде чем скрыться в ванной, Динке пришлось выслушать длинную нотацию. Кроме того что дочь где-то пила, мама больше ничего не заметила.

После того случая Динка стала легко относиться к постельным проблемам. Как говорится: нам, слава богу, нечего терять… Но страх остался. И не насилия она боялась: рыжий, как ни странно, оттого что был сильно пьян, не причинил ей сильной боли. Боялась Динка того, что теперь никто ее не полюбит по-настоящему. Ведь она сама пошла с насильником, сама пила и на все соглашалась. Ее не били, не угрожали ножом, не выкручивали руки. Все она делала сама, послушно и покладисто. Как же теперь доказать, что она этого вовсе не хотела?

Динка увлекалась мальчиками, но влюбиться боялась. Влюбишься, раскроешь душу, захочешь поделиться, а потом вдруг получишь в ответ презрение и осуждение. Лучше не знать, как это бывает. Когда не имеешь, то и терять не больно. Ей казалось, что она недостойна большой и чистой любви. Она мечтала о ней украдкой, но все же старалась относиться к своим партнерам легко, не привязываясь душой ни к кому.

Когда ребята все же влюблялись в нее, Динка искренне удивлялась и старалась прекратить отношения. Она убеждала себя, что ей незачем портить жизнь такому славному парню, он конечно же достоин лучшей доли, ему нужна не такая девчонка, как она. Динка привыкла думать о себе хуже, чем была на самом деле. И ее так и воспринимали: хорошенькая легкомысленная глупышка, что с нее взять… И никто не подозревал, как больно бывает этой беспечной девчонке… Психологи называют такое состояние вытесненным комплексом вины. И комплексовала Динка уже десять лет и все эти годы обвиняла себя, тринадцатилетнюю. Если бы она тогда была умнее, ловчее, расторопнее, если бы не послушалась Маринку, не поперлась в этот монастырь, если бы вообще никогда не наставало это Первое мая…

С Маринкой она перестала дружить и все боялась, что та кому-нибудь расскажет о Динкином приключении. Только после окончания школы стало немного легче, в авиаотряде никто не мог узнать о ее позоре… Хотя после этого у Динки было уже столько возлюбленных, что одним больше, одним меньше… Но не давал ей покоя тот, первый…

… — Я красивая?

Динка вытянула длинные ноги и подняла повыше юбчонку.

— Еще бы! — завистливо подтвердила Танька.

— Так почему меня никто не любит? — всхлипнула Динка.

— Ты Антона Васильевича имеешь в виду?

— И его тоже… Гад! Мало ему!

— Ты что?! — испугалась Танька. — Как ты можешь? Его же ранили!

— А меня чуть не убили… — Динка прикусила язычок.

— Кто? — округлила глаза Танька.