Сто лет минус пять (Юбилейный выпуск)

Нет, наша дружба не закончилась на этом, мы еще долго списывали друг у друга домашку, обсуждали мальчишек и учились целоваться, тренируясь друг на друге в ванной с выключенным светом, и только после выпускного разошлись окончательно. Но что-то такое, для чего я не умею подобрать правильное слово, на следующий день незаметно растаяло во мне, как последняя крупица от сахарного кубика в стакане горячего чая. Мы втроем залезли на толстую ветку старой яблони в саду, оставшемся от бывшего когда-то на месте нашего района колхоза, и, коротая тягучее дневное время, играли в города. После Уренгоя настала пауза – Майка пыталась найти, что могло бы идти за ним кроме уже сыгравшей Йошкар-Олы, – и я спросила как можно небрежнее:

– А что это вы вчера побежали от меня?

Нежно-зеленая гусеница свесилась с верхней ветки, но тут же затянулась по невидимой ниточке обратно.

– Да просто так. – Янка почесала коленку и пожала одним только левым плечом. – Нипочему. Захотелось, и всё.

– Йокогама! – радостно закричала Майка.

– Не, Иокогама на «и», – возразила Янка.

И в это самое время я вдруг ясно ощутила, как что-то оборвалось в воздухе, оставив после себя замирающее трепетание, а потом пустоту.

Мой первый мальчик

1

Чердак в доме был. Я об этом знала, хотя сама туда не ходила. Ходила соседская тощая Лилька – она показала мне дверь, совершенно такую же, как и все прочие двери на втором этаже, только запертую на висячий замок. Лилька сказала, что на чердаке пыль, духота и стоят старые чемоданы. Правда, есть окно, но если его открыть, то сразу заметят снизу. Так что лучше не открывать. Лилька сказала, что смотрела из него и видела нашу лужайку, и качели, и даже далеко за деревьями речку Варейку, ходить на которую без взрослых запрещалось.

Как открывают висячие замки, я не представляла. Но думала, что вдвоем с Сережей мы уж как-нибудь справимся. Лилька же справилась.

Сережа был мальчик, приехавший на дачу, которую мы все уже называли нашей, только неделю назад. У него глаза были разного цвета – один серый, другой зеленый – и челка, похожая на высохшую траву, такая же ломкая и сухая.

Оставалось одно – рассказать Сереже про свою идею: зачем мне понадобилось с ним на чердак. Это оказалось непросто, и было непонятно почему, дело-то было совсем простое.

2

Несколько дней назад незнакомая черненькая девчонка рассказала мне кое-что важное. Ради этого она в одних белых трусах босиком прибежала в раздевалку – гулкая железная будка напоминала автобусную остановку, только к пляжу она была повернута закрытой стороной, а открытой смотрела на травянистый взгорок, за которым шли непролазные буераки. От земли под железной лавкой пахло сыростью и писями. Я там переодевалась после уроков плавания, закидывая на железную створку мокрый жгутик и пытаясь ногой попасть в сухое. Жгутик был один – плавки. Лифчик мне очень хотелось, но по малолетству не полагалось.

Все девчонки плавали по-собачьи. Я плавать не умела и хотела как они. Но мой дедушка решил учить меня по-настоящему, брассом. Каждое утро после умывания, чистки зубов и расчесывания, но еще до завтрака я упражнялась под его руководством: ложилась животом на простыню и на счет раз-два вытягивала и разводила в стороны руки, а ноги наоборот – сначала сгибала в коленях, потом делала угол, потом этот угол схлопывала. Ноги и руки двигались вразнобой. А простыня сбивалась под грудью и комкалась под животом. Я расстраивалась. Но дедушка был непреклонен.

После завтрака мы шли на пляж. Река под ярким солнцем казалась черного цвета. Девчонки веселились и ловко гребли по-собачьи, а дедушка заставлял меня повторять утреннее упражнение в воде. Пока он придерживал меня, мне казалось, что я совсем легкая и у меня уже получается. Но как только дедушка убирал руки, я тут же утяжелялась и начинала погружаться, хотя изо всех сил старалась держаться. Я умела не закрывать под водой глаза и видела, что внутри она не черная, а просто темная. Потом я вставала на ноги – река плескалась у груди, а дедушке была чуть выше колен.

На пляже всегда играли в большой надувной мяч, почти круглый, состоящий из разноцветных долек. Иногда бело-синий, а иногда красно-белый. В тонких книжках для детей рисовали многоцветные мячи – желто-сине-красно-зеленые. Но таких на пляже я никогда не видела. Увязая в песке, взрослые и дети с хохотом кидали друг другу мяч, а он норовил укатиться от них туда, где светлый легкий сухой песок темнел и тяжелел, становясь влажным под набегавшей волной.

И вот чужая девчонка вбежала в раздевалку, наткнулась на меня взглядом и с ходу спросила:

– Откуда дети берутся, знаешь?

– Из живота, – ответила я не задумываясь. Я гордилась своим знанием.

– А туда?