И только на этом сайте Вера увидела искомое – начиная с непрямого названия. «Sezam-ada» можно было трактовать как угодно, переосмыслять, делать из него перевёртыши или прочесть лобово, что не отменяло ничего из донесённого этими двумя словами.
Спокойное оформление, толковая система навигации, никаких сальных баннеров, подмигивающих не только глазком, но и гораздо более откровенными местами.
Были статьи (обширная библиотека – и подобранная пристально), отсылки к первоисточникам: о, нет, не только к незабвенному маркизу – Мазох бы его побрал! – но и к авторам поближе, посвежее и более «практическим». Были и переводы текстов с западных сайтов (с неизменными аккуратными ссылками на в основном англоязычные оригиналы).
Особенно же порадовала та «мелочь», что за эти недели сплошного вирт-серфинга стала для Веры визитной карточкой создателей сайтов («листать дальше или уходить»): стильные и разбитые (нет, не в кровь) по разделам (раздеть? не раздеть?) фотогалереи. На фото не было электрических розеток за спинами девочек-моделей (пусть и непрофессиональных, но отобранных со вкусом и преподнесенных негрязно), теней от проводов, торчащих внизу кадра кусков компа/кресла/домашнего тапка, свет был более-менее выставлен (или хотя бы отсутствовала вспышка «в лоб») и даже подозревались постановка и развитие сюжета.
Несколько часов вжикнули спиральной вспышкой – через глаза к мозгу, ямке горла, подвздошью – и разлились горячим и колким где-то меж желудком и коленями, как-то… оставшись там и не принимая пока
…
Утро нового дня.
Привычность.
Холодно-водяная.
Зубно-пастовая.
Серая, заоконная.
Кофейная, милая.
Эх, никотиновая…
Вера сказала себе «нет, только не сегодня утром» – и не стала залезать в интернет. Не стала (запретила себе – пока) и вспоминать в подробностях текст с желтого диска. «Что-то там… вроде бы… ещё было. Нет, завтра, потом, когда-нибудь. Хватит совпадений!» – вполне скарлеттовские мысли, только чёрной мамушки рядом не хватало – с корсетом наперевес.
Ох, корсеты, корсеты же!
Она успела вчера забежать ещё и на сайт с корсетами. Пречудесными вещичками они оказались. Вспомнила она своё давнее увлечение историей театрального костюма. Но то были карандашные, скромно-схематичные, в серенькой книжке, будто способным ребенком нарисованные иллюстрации. А тут – разнообразие материалов, расцветок, фасонов и даже назначений. На каждый день, на вечеринку, на выход – в «ванильные» люди. Тканевые, кожаные, кружевные, латексные, металлические даже! «For Mistress and your honey submissive girl. А также для Прекрасной строгой Леди и ее послушного раба (феминизация)». Вон оно что, превращение мужчины в женщину, кто и насколько рискнёт: от просто подкрашенных губок плюс тот же корсет с чулочками – и до операций по смене пола (но о таком – уже на других сайтах).
Тут же, послушной иллюстрацией, вспомнился мальчик Тадзио – из «Смерти в Венеции». Когда Вера впервые смотрела фильм, то до появления этого воплощённого ангела в купальном костюме, сомневалась: нет, все-таки… это же девочка?! Ну, не может быть он мальчиком, всё – девичье, нежное, плавное (роман прочла позже). И именно это дьявольское унисексовое изобретение («О, прекрасный эфеб», – как, прыснув, выразилась бы, томно заведя прекрасные глаза, Аглая) довело до инфаркта беднягу Аушенбаха. Аушенбаха, будто надбитого, как край старенькой чашки, с закрашенной (Вера машинально поправила волосы) сединой. Аушенбаха, цитировавшего: «Частая смена одежд, и покой, и нагретые ванны…».
Да-да, ванны.
Этот «крючок», как оказалось и как явно сказалось потом, завис внутри Веры, пока что ничего действенно не зацепив.
А вот и трель упавшего в кишочки скромного чёрного Galaxy письмеца…
Про… про кого же это,
###
«Мне пришла в голову мысль об ароматах.
Ваши духи Marina de Bourbon, кажется, принудили меня к этому.
Самое необъяснимое.
Самое неподвластное исчислению на языке разума.
Самый явный из признаков соприкосновения.
Самая памятная из всех мет воспоминаний.
Это – невидимые герольды, что возвещают появление долгожданного, шлейф, который тянется вслед уходу – и позволяет еще немного побыть под чарами присутствия.
Аромат цветущих табаков, таинственно-горький – в обступившей его ночи. Нежная пряность ночной фиалки – с тем же, фиалковым, оттенком. Душное дыхание раскалённых полднем магнолий. Одуряющий натиск персидской сирени. Лимонная свежесть неподвижных «Верхних» – чайных роз.
Удивительнее запахи неживых вещей. Пыльная затхлость солнечного луча – сквозь неплотно сомкнутые шторы в пустой квартире. Строгий, со сладкой подкладкой, аромат сандалового ожерелья. Жаркая телесная нагретость кожаной рукояти теннисной ракетки, только что отпущенной радостной рукой победителя.
И это судорожное узнавание духов возлюбленной, где-то на шумной улице, вслед за мгновенным поворотом головы к незнакомой женщине: вспышка! – и холод ошибки – и ноющая боль невстречи.
Но – прочь, прочь: не об этом.