«На этой неделе Россия простилась со своим великим сыном певцом Борисом Штоколовым. Все каналы были опечалены тем, что в последние десять лет он был изгоем в стране, не допускался на телевидение, со стороны государства никакой поддержки не имел. В этой ситуации я вспоминаю слова Есенина: «В своей стране я словно иностранец», потому что огромное количество людей, служащих культуре и искусству, и писатели В.Г. Распутин и В.И. Белов, и скульпторы наши, например, В. Клыков, и художники – все они изгои в нашей стране.
Пришло время узнать, как у нас будет выстраиваться государственная политика по развитию культуры, по поддержке национальной элиты. С тем, чтобы не дешевая, вульгарная эстрада царствовала на телевидении, а те люди, которые достойны этого».
Белов в последние годы на себе испытал, каково быть изгоем в родной стране, – ни одной книги от имени государства, ни одной телепередачи о творчестве писателя. Зато посредственный поэт Андрей Дементьев, которого Белов назвал в письме «так называемый поэт» не слезал с экранов телевидения. Ладно бы, требовал от властей большего внимания к развитию культуры, так нет, он пропагандировал себя, любимого. А в то же время полному замалчиванию были преданы истинно талантливые, самобытные поэты – Юрий Кузнецов, Николай Рачков, Станислав Куняев. О них, живущих и пишущих стихи о Родине в те дни, как и Дементьев, ни одного упоминания по телевидению и радио. Про великого певца русской земли, ушедшего из жизни, Николая Рубцова, вообще забыли. Мы с Беловым посчитали, а сколько Дементьев получил времени на телевидении за последние три-четыре месяца, и вышло – более часа. А великий поэт Юрий Кузнецов – ни минуты! Тут и кроется ответ, кто в России из русских поэтов изгой?!
Досталось в те дни и мне… Вернее, мстительные писарчуки продолжили травлю. Они перестали писать жалобы на меня Белову, поняв бесполезность таких наступлений, и решили завалить писателя письмами от народа. Одно такое письмо организовал Мартышин, оно, видимо, было написано под его диктовку учительницей рисования Людмилой Елкиной, которая учила меня в юности в школе. Мне было неприятно читать его, не потому, что престарелая, больная учительница, уже не выходившая из дома, вдруг раскритиковала меня за плохое отношение к писарчукам, заботящимся о местном монастыре, а потому, что это была одна из моих любимых преподавателей. Она помогла мне открыть дорогу не только в мир цветных красок, но и в мир русских сказок, так как я активно участвовал в организованных ею спектаклях, основанных на известных русских сказках.
Писарчуки распространили это письмо по поселку, и заявили, что направили его Василию Белову. Но учительница сказала мне, что не отправляла ему эту жалобу. Более того, она призналась, что ее, одинокую и больную, Мартышин навещал, и потому она не могла отказать ему в том злополучном письме.
Очевидно, организованный пасквиль на меня не был отправлен Белову по той причине, что они знали или предполагали, какую отрицательную реакцию вызовет их акция. И какой ответный шаг затем последует от известного писателя. Одна статья в газете «Время», разоблачающая клевету и неправду писарчука Щербакова, вызвала у них нервный шок и сумятицу. Получил отповедь и другой писарчук Лебедев, пытавшийся вразумить Белова и доказать ему, что Щербаков не такой уж и бездарный сочинитель. Немного времени потребовалось Белову разобраться в том, кто есть кто, за кем стоят порожние пустые словеса, а за кем реальные дела по возрождению православных храмов и монастырей. Отсюда и его четкий вердикт: «Жулики они – и Щербаков, и Лебедев!».
Письмо семьдесят пятое
В конверт вложены еще две открытки. Не подписанные. Пустые. Одна поздравительная – «С днем защитника Отечества». Другая – с фотопейзажами родных мест поэта Сергея Есенина.
Василий Белов иногда так и поступал – вместо слов поздравлений к многочисленным праздникам высылал чистые открытки.
Письмо семьдесят шестое
Написано письмо на цветной фотооткрытке, где изображен Кирилло-Белозерский монастырь в зимнее время. Сюда мы не раз собирались вместе с Беловым приехать, но из нашей затеи так ничего и не получилось.
Обычно Василий Иванович ставит на послании дату написания, но в этот раз забыл ее поставить. На конверте обозначена дата отправки из Вологды – 10 марта 2005 г.