Николай Заболоцкий. Столбцы

1

Красная Бавария

В глуши бутылочного рая,где пальмы высохли давно,—под электричеством играя,в бокале плавало окно;оно на лопастях блестело,потом садилось, тяжелело;над ним пивной дымок вился…Но это описать нельзя.И в том бутылочном раюсирены дрогли на краю

кривой эстрады. На порукиим были отданы глаза.Они простерли к небесамэмалированные рукии ели бутерброд от скуки.Вертятся двери на цепочках,спадает с лестницы народ,трещит картонною сорочкой,с бутылкой водит хоровод;сирена бледная за стойкойгостей попотчует настойкой,скосит глаза, уйдет, придет,потом, с гитарой наотлет,она поет, поет о милом:

как милого она кормила,как ласков к телу и жесток —впивался шелковый шнурок,как по стаканам висла виски,как, из разбитого вискаизмученную грудь обрызгав,он вдруг упал. Была тоска,и все, о чем она ни пела,—в бокале отливалось мелом.Мужчины тоже все кричали,они качались по столам,по потолкам они качалибедлам с цветами пополам;

один — язык себе откусит,другой кричит: я — иисусик,молитесь мне — я на кресте,под мышкой гвозди и везде…К нему сирена подходила,и вот, колено оседлав,бокалов бешеный конклавзажегся как паникадило.Глаза упали точно гири,бокал разбили — вышла ночь,и жирные автомобили,схватив под мышки Пикадилли,легко откатывали прочь.Росли томаты из прохлады,

и вот опущенные вниз —краснобаварские закатыв пивные днища улеглись,а за окном — в глуши временблистал на мачте лампион.Там Невский в блеске и тоске,в ночи переменивший кожу,гудками сонными воспет,над баром вывеску тревожил;и под свистками Германдады,через туман, толпу, бензин,над башней рвался шар крылатыйи имя «Зингер» возносил.

Авг. 1926

Белая ночь