Столп огненный

Пьер кинулся в спальню. Луиза в одной ночной сорочке стояла перед переносным алтарем и молилась, с четками в руках.

– Одевайся, да поскорее! – велел Пьер – Если не поспеешь, уеду без тебя.

Она встала и подошла к нему, держа сложенные руки перед собой.

– У вас неприятности. – Она не спрашивала, а утверждала.

– Еще бы! Иначе с чего бы мне уезжать? – вспылил он. – Одевайся, говорю!

Луиза разжала пальцы, – и короткий кинжал, который она прятала в ладонях, пропорол Пьеру щеку.

– Иисусе! – Крик вырвался у него не столько от боли, сколько от неожиданности нападения. Пожалуй, взмой кинжал в воздух по собственной воле, он вряд ли изумился бы сильнее. Перед ним стояла Луиза, запуганная мышка, беспомощная женщина, над которой он измывался ради забавы! Она порезала его, нанесла не просто царапину, а глубокую рану, кровь из которой стекала по подбородку и по шее…

– Ах ты, шлюха! Я глотку тебе перережу! – прохрипел он и подался вперед, рассчитывая выхватить кинжал.

Луиза ловко увернулась.

– Все кончено, чудовище! Отныне я свободна!

С этими словами она ударила его в шею.

Пьер ощутил, как лезвие пронзает его плоть. Этого не могло быть! Что вообще происходит? Почему эта стерва решила, что она свободна? Слабовольный король велел зарезать герцога Анри, а слабая женщина проткнула ножом Пьера Омана. Глупость какая-то…

Луиза оказалась неумелой убийцей. Она не знала, что смертельной должна быть первая рана. Да, она не сумела прикончить его сразу – и теперь умрет.

Действиями Пьера двигала ярость. Правая рука стиснула раненое горло, а левой он перехватил руку Луизы с зажатым в пальцах кинжалом. Он ранен, но жив, а сучка Луиза скоро сдохнет. Пьер бросился на женщину, врезался в нее, прежде чем она успела нанести еще удар, и Луиза не устояла на ногах. Она повалилась на пол, выронив кинжал.

Пьер подобрал оружие. Стараясь не обращать внимания на ноющую боль в ранах, встал на колени рядом с поверженной Луизой и занес кинжал над головой. Помедлил мгновение, прикидывая, куда лучше ударить. В лицо? В горло? В грудь?

Тут его самого с силой ударили в правое плечо, и он отлетел влево. На миг правая рука словно онемела, пальцы разжались сами собой и выпустили кинжал. Пьер упал на Луизу, перекатился через нее и распластался на полу.

Над ним возвышался Алэн.

Пасынок держал в руках те самые колесцовые пистолеты, которые подарил Пьеру король Генрих. Оба ствола глядели в лицо Пьеру.

Лежа на спине, Пьер беспомощно таращился на оружие. Он стрелял из этих пистолетов несколько раз, а потому знал, что осечки ожидать не приходится. Кто его знает, конечно, насколько твердая рука у Алэна, но с двух шагов способен промахнуться разве что слепой.

В наступившей тишине Пьер расслышал, как барабанит по окнам дождь. По всей видимости, Алэна заблаговременно предупредили об убийстве герцога; вот почему он спрашивал «куда», а не «почему». И Луиза тоже знала обо всем. Вдвоем с пасынком они, выходит, сговорились убить Пьера в тот миг, когда он будет уязвим. Это убийство вполне сойдет им с рук – все решат, что Пьера прикончили по королевскому приказу, как и герцога Анри.

Как такое могло произойти с ним, с Пьером Оманом де Гизом, с человеком, который вертел всеми, как хотел, добрых три десятилетия?

Пьер покосился на Луизу, затем снова перевел взгляд на Алэна. На лицах обоих было одно и то же выражение – ненависть в сочетании с радостью. Для них настал миг торжества, и они были счастливы.

– Ты мне больше не нужен, – хрипло произнес Алэн. Его пальцы легли на изогнутые рычажки под дулами пистолетов.

Что бы это значило? Это Пьер всегда использовал Алэна, а не наоборот, разве нет? Или он что-то пропустил? Боже мой, как все запутанно…

Пьер раскрыл рот, чтобы позвать на помощь, но из раненого горла вырвалось лишь шипение.

Замки пистолетов клацнули, сверкнули искры, прогремел двойной выстрел.

Пьеру почудилось, будто его ударили в грудь увесистым кузнечным молотом. Боль сделалась нестерпимой.

Словно издалека он расслышал слова Луизы:

– Отправляйся обратно в преисподнюю, откуда ты вылез!

А затем сгустилась тьма.

2

Граф Бартлет назвал своего первенца Суизином, в честь прадеда ребенка, а второму сыну дал имя Ролло, в честь брата его бабушки. Оба они, прадед и Ролло Фицджеральд, доблестно сражались с протестантством, а Бартлет вырос ревностным католиком.

Марджери нисколько не обрадовалась такому выбору. Суизин вызывал у нее отвращение, а Ролло был обманщиком и предал свою сестру. Впрочем, когда мальчики чуть подросли, их настоящие имена сменились на прозвища: не по возрасту шустрый Суизин-младший стал Пролазой Сузи, а пухленького Ролло все называли Толстячком Роли.

По утрам Марджери с удовольствием помогала Сесилии, жене Бартлета. Этим утром она пичкала Пролазу яичницей, пока Сесилия кормила Роли грудью. Молодая графиня кудахтала над детьми, как наседка, зато Марджери выказывала спокойствие и уверенность. Наверное, таков удел всех бабушек, думала она.

Вошел ее второй сын Роджер, пришедший повидать племянников.

– Я буду скучать по ним, когда уеду в Оксфорд, – проговорил он.