Столп огненный

Граф Тайн продолжал платить ему жалованье, и время от времени Ролло даже выполнял различные графские поручения, для придания достоверности своему прикрытию. Он понятия не имел, положа руку на сердце, какими тайными делами собирается заниматься теперь, когда католическое вторжение и католическое восстание провалились, но надеялся – надеялся всем сердцем, всей душой, – что рано или поздно кто-то снова решит возвратить Англию к истинной вере. Когда это случится, он будет рядом.

По дороге в Тайн он ненадолго заглянул в Кингсбридж и присоединился к группе путников, направлявшихся в Лондон. Был двенадцатый день Рождества, во дворе таверны «Колокол» давали праздничную пьесу, и путники решили посмотреть представление, а в дорогу выйти следующим утром.

Ролло хватило всего минуты, чтобы счесть эту дрянную пьесу неимоверно вульгарной. В тот миг, когда толпа зрителей разразилась особенно громким гоготом, он перехватил взгляд невысокой женщины средних лет. Женщина смотрела на него так, словно пыталась вспомнить, где видела раньше.

Ролло был уверен, что сам никогда прежде ее не встречал и не знал, кто она такая, но ему совершенно не понравилось, как она хмурит лоб, будто перебирая в памяти картины из своей прошлой жизни. Он натянул на голову колпак плаща, отвернулся и двинулся прочь.

На рыночной площади он остановился, глядя на западный фасад собора. Сложись все иначе, подумал он с горечью, я мог бы стать епископом.

Ролло вошел в собор. При протестантах храм сделался скучным, унылым, тоскливым местом. Изваяниям святых и ангелов в каменных нишах поотрубали головы оголтелые борцы с идолопоклонством. Настенные росписи едва угадывались под тонким слоем свеженанесенной побелки. Как ни удивительно, еретики-протестанты пощадили многоцветные витражи – наверное, потому, что замена стекол обошлась бы в кругленькую сумму. Впрочем, в тусклый зимний день витражи сверкали совсем не так ярко, как летом.

Я бы все здесь изменил, думал Ролло, я бы дал людям веру с яркими красками, пышными облачениями и драгоценными камнями. Кому нужно это паскудное унылое протестантство? От сожалений о несбывшемся даже заболел живот, словно по телу вдруг разлилась желчь.

В раме было пусто. Должно быть, все священники отправились смотреть пьесу. Обернувшись, Ролло внезапно заметил в дальнем конце нефа ту самую невысокую женщину, что так пристально глядела на него во дворе таверны. Когда их взгляды снова встретились, женщина заговорила с ним по-французски, и ее голос гулко раскатился под сводами собора, точно глас судьбы.

– C’est bien toi, Jean Langlais? – спросила она. – Это и вправду ты, Жан Ланглэ?

Ролло отвернулся, скрывая растерянность. Не может быть! Его опознали, опознали как Ланглэ! Похоже, эта глазастая стерва не знакома с Ролло Фицджеральдом, но ее быстро просветят, тут и сомневаться нечего. А еще она вот-вот назовет его Ланглэ при том, кто знает его как Ролло, – при том же Неде Уилларде, – и тогда с ним будет покончено.

От нее нужно отделаться.

Ролло поспешно свернул в южный пролет. Боковая дверь в стене вела, это он хорошо помнил, в монастырскую галерею. Он дернул ручку, но дверь не открылась. Должно быть, ее заделали, когда Альфо Уиллард – снова эти Уилларды, чтоб им пусто было! – перестроил монастырь в крытый рынок.

По нефу простучали шаги. Наверняка эта женщина хочет рассмотреть его лицо, чтобы удостовериться в своих подозрениях. Ну уж нет, этого он не допустит.

Ролло побежал по проходу, высматривая путь к отступлению, надеясь ускользнуть из собора и скрыться в городе прежде, чем назойливая глазастая стерва его как следует разглядит. В южном трансепте, у основания могучей колокольни, отыскалась дверца в стене. Ролло подумал, что за нею может скрываться выход на крытый рынок, но, когда распахнул дверь, увидел перед собой винтовую лестницу, уводившую куда-то наверх. Мгновенно приняв решение, он шмыгнул внутрь, притворил дверь за собой и стал подниматься по ступеням.

Он рассчитывал, что лестница выведет на галерею, тянувшуюся по всей длине южного придела, но ступени все не кончались, и Ролло сообразил, что выбора у него нет: нужно лезть выше, тем более что внизу слышалась знакомая поступь.

Ролло тяжело дышал. Ему исполнилось пятьдесят три, и подниматься по лестницам сейчас было куда труднее, чем когда-то в молодости. Правда, женщина, что гналась за ним, по виду не намного моложе.

Кто она такая? И откуда она его знает?

По всей видимости, француженка. Она обратилась к нему со словом «toi», а не «vous»; это означало, либо что они с ней знакомы близко – а такого быть не могло, – либо что она сочла его не заслуживающим уважительного «вы». Выходит, она видела его – то ли в Париже, то ли в Дуэ.

Француженка в Кингсбридже? Почти наверняка переселенка из гугенотов. Тут живут Форнероны, но они вроде из Лилля, а в том городе Ролло никогда не бывал.

С другой стороны, Нед Уиллард женился на француженке.

Вот, вполне возможно, кто эта женщина, карабкающаяся по ступеням следом за ним. Как ее зовут? Кажется, Сильви.