Страх

Суть новой политической системы была в построении союза воровских авторитетов и вертухаев на зонах, который уже вполне сложился на Гамме Близнецов. Вместе они усмирили у себя на планете бандитов, мелкую шпану и поставили под контроль молодняк, направив его на мирные воровские дела без кровопролитий и стрельбы на улицах. Новая идеология была в исправлении мира через сотрудничество всех и каждого с администрацией. В Мелите на большом сходняке с представителями бандитских кланов Беты и Альфы Близнецов Гамма-админ предложит им миром и с щедрой долей лечь под него, объединив Систему Близнецов под его администрацией. Строить дальше вместе мир и процветание без кровавых разборок, реабилитировать имя Близнецов перед мировым сообществом, привлекать инвестиции и все тому подобное. Не согласятся — придется принуждать их к порядку силой… воевать.

Проект нуждался в правильном освещении в межгалактической прессе и в нормальной политической лексике — без «вертухаев» и «воров». А у IGM на Близнецах даже корпункта не было… Хорошо бы Лилит побывать в Мелите на «конференции», познакомиться с Гамма-админом, начать пиарить его и саму идею «смирения и сотрудничества с администрацией». Там, на Близнецах, в ближайшие пару лет развернутся главные события этой эпохи, IGM нужно развернуть тут полноценный медиацентр, который поставит под контроль подачу всей информации оттуда в остальной мир, в том числе и развитые общества Цефеи, Стрельца и Скорпиона.

Книга Волоса. Глава 2. Черно-Белый Город

Викинг и Десант все горячей рядили про штурм Врат, их жесты и слова ускорялись, по лицам пробегали странные блики, из глаз летели искры, от фигур пошло стремное свечение. В этом ночном городе, казалось, нет другого света, кроме мутного и приглушенного серого — лившегося откуда-то сверху ровно и экономно, как от монитора нотбука с поставленной на режим энергосбережения батареей. Но вот, выяснилось, что эти двое могли светить, как фонари. Правда оба будущих штурмовика постепенно расплывались и исчезали, по крайней мере из моего восприятия. Я уже не мог разобрать ни слова — так быстро они говорили и думали, и не мог разобрать их лиц, скрытых пеленой светлого тумана

Десант с тревогой пару раз глянул на меня:

— Не залипай, братиша! Ты че на ступор-то падаешь? Э? Ты с нами?

— Отвянь от него, — Суровый воин северных морей посмотрел на меня внимательно, как на далекий на горизонте берег, — расходятся пути, он должен еще остаться здесь. Давай, Джедай, вспоминай свое, думай. А нам пора.

Собутыльники мои ускорились до состояния светящихся гомонящих вихрей и эдакими двумя небольшими торнадиками вытянулись от мокрого асфальта Набережной к темно-серому небу, да так и всосались с концами в этот мутный небосвод.

Я, как всегда, остался один, ковырял пластиковой ненадежной вилкой оставшийся тушняк, примерялся глазами к бутылке. Смотрел на металл темного пруда, думал, что, конечно, знал я всегда, просто не хотел с этим соглашаться — Она нарисованная. Просто картинка на стене. Придуманный хранителями, точно списанный с моих грез образ, ловушка, предназначенная чтобы не дать мне пройти в дверь. Что-то вроде гондона, в котором как сперматозоиды угроблены все мои годы и жизни, мечты и силы.

Хорошо, что в этом городе не существовала тоска. Тут в любой даже самой тонко чувствующей натуре укоренялось рациональное отношение ко всему, даже к таким вот открытиям. Дожрав тушняк и хлеб, я брел с бутылкой в руке, курил и наслаждался слегка прохладным тихим ветром от пруда, шел в сторону серых стен девятиэтажек. Не в том беда, что она нарисованная. По большому счету, вся эта реальность нарисованная. Вопрос то в том — а хочу ли я на самом деле эту реальность покидать. Мне-то надо в эти Врата? В смысле именно в эти.

Приятно гордиться, что я уже столько раз проходил через самые разные двери, преодолевал такие же нарисованные страхи. Вспоминал стылый холод в спине и затылке, тяжесть в голове, темень в глазах и дрожь в ногах — я перешагивал через это. А перешагнуть через ресепшен с Черной красавицей не могу. И не хочу даже. Мне не надо в дверь. Я хочу остаться на этом ресепшене насовсем. То есть весь мой спор с хранителями не об освобождении меня из их тюрьмы, а об условиях содержания?

Бросаете в карцер — и вот я ломанулся на прорыв и на волю. А если подгоните в камеру нормальный хавчик и клевую девочку, то я не против такой неволи? Типа назло бабушке морозим уши, пока не купит мне ту шапку, которая мне нравится. Не ту, что по Сеньке, а ту, что по мне.

Да и вообще. Ведь не меня же хранители везли на тюрьму. Они обычно приходили ко мне сами и строили тюрьму вокруг меня — там, где меня находили. И вот, увидев вокруг заборы и решетки, вышки и вертухаев, я шел на прорыв, к Вратам и за Грань. А если бы меня не трогали, я так бы и сидел все жизни на одном месте и никуда бы не шел. За чем?