Страх

Новый стрелок оказывался там, где и предыдущий. Значит, Тулаева он не видел. Но не видел его и Тулаев. Он мог только слышать. Кто-то еще лежал метрах в трех-четырех справа от него и по-детски всхлипывал. Хотелось крикнуть на него, но это было бы слишком хорошим подарком для террориста. А он не Дед Мороз, чтобы делать подарки.

- Н-на!.. Н-на!.. - сопровождая каждую пулю, вскрикивал бандит.

- Бз-зыу-у!.. Бз-зыу-у! - метались по отсеку рикошетирующие пули подводников.

Где-то затрещала замкнувшая проводка. В душном воздухе отсека запахло жженой резиной. Невидимый человек, превратившийся в ребенка, все всхлипывал и всхлипывал. А еще дальше, в направлении, откуда стрелял террорист, кто-то все бубнил и бубнил под нос: "Щас, щас... Еще немного осталось... Щас, щас".

- Что ты, мля, делаешь? - вскрикнул Дрожжин.

- Не лезь!

Это не был голос террориста. Кажется, у человека, произнесшего

"Не лезь!" стучали друг по дружке зубы. Он уже громче, как будто после обращения к нему Дрожжина он получил право говорить громче, в истерике запричитал ту же фразу:

- Щас, щас... Еще немного осталось... Щас, щас...

- Прекрати, мля! - истошно заорал Дрожжин.

- Н-на!.. Н-на!.. - не замечал их схватки террорист.

- Прекрати, мы не должны запускать ракеты! Они - боевые!

- Щас, щас... Не-ет, я шарахну!.. Я шарахну всеми ракетами сразу! Убери руки! Убери! Ах ты, св-волочь!

- Не дам! - хрипел Дрожжин.

- Не толкай меня в спину! - взвизгнул террорист и захлебнулся в крике. - У-у! - взвыл он со звуком, который получается, когда полощут горло лекарствами.

Тулаев радостно вспомнил, что после хлопка выстрела, раздавшегося от люка, не было привычного "Дз-зыу-у". Пуля застряла в теле террориста. Ей не досталась доля ее сестер, вызванивавших в рикошетах по тесному отсеку. Тулаев отжался на руках, толкнул себя на полметра вперед, упал на правый бок и без остановки стал вбивать в черноту пулю за пулей.

Он не видел, как уже и без того смертельно раненый в шею черноволосый террорист дернулся от тулаевских попаданий и осел на посыльного, не видел, как по-рабски упал на пробитые колени Дрожжин, а вырвавшийся из его тисков Связист бросился к вынутому из пульта блоку, но зато Тулаев расслышал в навалившейся на отсек тишине возобновившийся речитатив: "Щас, щас".

Тулаев не знал и не мог знать, что Связисту осталось припаять один контакт, что он уже поднял с палубы выбитый Дрожжиным паяльник, и жидкое олово со змеиным шипением соединило два тоненьких медных проводка в красной оплетке. Ему осталось лишь обойти скорчившегося Дрожжина, перешагнуть через холм из двух убитых людей в комбинезонах и провернуть ключи, так и оставшиеся в пульте после старта практической ракеты. И он обошел воющего Дрожжина, совсем не ощутив его живым человеком, обошел как ящик, как пульт, как мертвый предмет. В эти секунды Связист уже был владыкой Земли. Только он мог считать себя живым. Остальных уже не существовало.

Он легко перепрыгнул через черный холм, даже не коснувшись его ногами, и его худая, состоящая будто бы из кости, с которой сползла кожа, рука потянулась к пластиковым ручкам ключей.

Там, где все это происходило, для Тулаева по-прежнему висела плотная черная штора. Она уже не тревожила его как раньше. Но кто-то выл и выл за этой шторой, и Тулаеву сильнее всего казалось, что это плачет раненый террорист. Ладонь наконец-то вогнала в ручку пистолета обойму. Вой выматывал душу еще сильнее, чем звон рикошетировавших недавно пуль. Чудилось, что выла собака, выла по нему, Тулаеву. От люка уже не стреляли. Оттуда, наверное, тоже вслушивались в вой. Для них, скорее всего, вой ощущался музыкой победы. А в музыку победы не стреляют.

Тулаев выстрелил в собаку и прислушался. Вой стих. А душа все ныла и ныла. И он выстрелил еще дважды. Выстрелил по тому мерзкому чувству, что туманом стояло вокруг головы.

Пальцы Связиста легли на ключи и тут же безвольно сползли по пульту. Кто-то очень больно укусил его в спину. И он скорее удивился, чем испугался. Ну кто мог укусить человека, который стал самым великим на Земле? Кто мог покуситься на Бессмертного?