Страх звёзд

Томаш вздохнул. Надо собраться.

Назойливый компьютер скафандра каждые несколько секунд напоминал о нехватке дыхательной смеси и изводил тревожным сигналом. По забралу шлема мелькали расфокусированные, как при сбоях на экранной матрице, сообщения.

Томаш в последний раз посмотрел на Ладу. Сосредоточенной, как у робота, походкой она зашла в коридор вслед за Насиром и исчезла — красный свет распылил её на атомы.

— Успехов вам, — сказал Томаш.

Ему что-то ответили — он не расслышал из-за очередных причитаний скафандра. Замешкался на секунду — спускаться в разверзшийся ад совершенно не хотелось, — и Фён сердито толкнула его в плечо.

— Пойдём!

Скафандр тут же выдал новое предупреждение:

— Повышенное сердцебиение! Рекомендуется…

Томаш негромко выругался.

— Что такое?

Фён повернулась к нему, и красный свет отразился от её забрала. Томаш даже не смог разглядеть её лица.

— Всё в порядке, — сказал он, — пойдём!

Из-за аварийного освещения воздух вокруг казался плотным, и Томаш шёл медленно, как по внешней обшивке корабля на магнитных ботинках.

Они остановились у новой гермодвери.

— Сколько ждать? — спросила Фён.

— А непонятно, херзац его так! — послышался голос Насира.

Томаш с непривычки обернулся.

— Помните, как мы на корабль поднимались? — подключилась к каналу Лада. — Наверное, так же будет. А вот если дольше, у нас проблемы. В баллонах у всех воздуха негусто.

— Тогда говорить надо поменьше, — сказал Томаш.

Он закрыл глаза, почувствовав секундную слабость, и едва не провалился в чёрный обморок, как в предсмертный сон. Организм решил, что может отключиться, когда в лицо не бьёт истошный свет. Томаш покачнулся и уткнулся в стену плечом. Фён, к счастью, ничего не заметила.

— У меня ещё много воздуха, — сказала она. — У меня большой баллон, у нас же баллоны больше бакарийских…

— А у меня бакарийский баллон, — сказала Лада.

— Вы тогда и правда молчите, раз так. А мне молчать тяжело. Не хочу в такой тишине оставаться.

— Идём во второй коридор, — сообщила Лада.

Скафандр Томаша снова завопил о кончающемся воздухе. От адского верещания сигнализаторов раскалывалась голова.

Прошла минута, прежде чем гермодверь открылась. Томаш первым шагнул в проём.

— Мы тоже во втором коридоре.

— Осталось ещё три, — сказала Фён.

Они опять стояли у гермодвери.

Томаш старался дышать медленно, делал большие перерывы между вздохами, и у него закружилась голова.

— Мы в третьем, — сказал Насир.

— Значит, и мы скоро! — обрадовалась Фён.

Она коснулась металлической ладонью двери, прислушивалась к вибрациям старого механизма. Дверь вздрогнула, почувствовав её прикосновение, и Фён отшатнулась. Через секунду проход в третий коридор был открыт.

— Мы тоже в третьем, — сказал Томаш.

Тревожный сигнал стал настойчивее и громче — Томаш скосил глаза в угол забрала, где отображались проценты, и увидел трясущийся, как сердце во время стенокардии, ноль.

— Всё в порядке? — спросила его Фён.

— Да, отлично. Просто во… — Воздуха в лёгких неожиданно не хватило, и Томаш запнулся. — Всё в порядке. Воздух просто кончается, но есть же второй баллон.

— Не дыши долго на последних процентах! — Красный отблеск скользнул по забралу Фён, и он увидел её испуганные глаза. — Так и отравиться можно!

— Да знаю я! Всё в порядке! Не заставляй меня говорить!

Томаш решил, что заменит баллон в следующем коридоре. Осталось подождать всего несколько минут. Нужно дышать как можно реже, задерживать дыхание так, словно ныряешь под воду. В тёплую воду в озёрах Качаника.

Ему показалось, что он и правда нырнул, провалился в клокочущую темень. Стало пугающе легко, сигнальные вопли скафандра больше не донимали — Томаша понесло мощным потоком в глубину.

Он пришёл в себя на коленях посреди коридора. Фён трясла его за плечи, в ушах звенел её голос:

— Томаш! Томаш!

Он качнул головой и ударился виском о внутреннюю поверхность шлема.

— Сейчас…

Он попробовал подняться — и не смог.

— Я меняю баллон! — крикнула Фён.

— Что у вас происходит? — заволновалась Лада.

Томаш не успел ничего сказать. Фён выдернула у него из-за спины отработанный баллон, отшвырнула в сторону и сняла с пояса новый — чёрный, с красной вязью.

Перед глазами Томаша сгущалась темнота. Забрало скафандра заливало кровавой мглой от истеричных угроз жизнеобеспечения.

— Всё, вставила! Дыши!

Скафандр перестал верещать, красный свет схлынул, и по забралу заскользили обычные диагностические сообщения. Томаш медленно поднялся на ноги.

— Нормально, — сказал он.

Воздух под забралом отдавал озоном, как после грозы.

— Слишком быстро закончился первый баллон, — сказала Лада. — Этого хватит?

— Хватит.

— Сколько теперь процентов?

Томаш посмотрел в угол забрала, где отображалась неумолимая цифра «девять».

— Больше двадцати.

— Да, должно хватить.

— Ага, — ответил Томаш. — Всё, молчим.

Голова немного кружилась, удары сердца отдавались в висках, но сонливости Томаш больше не чувствовал — наоборот, ему не терпелось что-то делать, двигаться, взламывать эти чёртовы гермодвери. Было невыносимо бездействовать, стоять и ждать в надежде, что протокол автоматической разблокировки не зависнет на полуслове.