Сидеть в скафандре было невозможно, и Лада стояла в кают-компании, привалившись плечом к стене.
— Один из отсеков в трюме я открыть не могу.
Её тусклый голос в интеркоме было почти невозможно узнать.
— Даже резаком? — удивился Томаш.
— Там не просто стенки погнулись, он заблокировался намертво. Как при аварийке. Резать силовую переборку резаком я не буду. К тому же не просто так он заблокировался.
— Разгерметизация?
— Вполне возможно.
— Вот херзац! И что мы потеряли?
— Гильзы…
— Ну гильзы — это…
— …и запасные баллоны для скафандров.
На несколько секунд повисла тяжёлая тишина.
— У нас остались только баллоны, которые в скафандрах? — спросил Томаш.
— Да.
— Адыр его елдыш!
— На самом деле, это ничего не меняет, — сказал Томаш. — Мы там надолго застрянем, запасных бы всё равно не хватило. Так что либо на грузовозе работает жизнеобеспечение, либо…
— Там работает жизнеобеспечение! — сказала Фён. — Я в этом уверена! Я…
— Ну хоть кто-то у нас на корабле оптимист, — усмехнулась Лада.
— А я согласен, херзац его так! Ради чего это всё тогда? Не просто так этот елдыш обгоревший к нам на альтариху идёт! Так что одним баллоном меньше, одним больше…
Насир невозмутимо опустошал на кухне запасы, загружая ранец.
— Насик, — проговорила Лада, — ты голодный, что ли? Зачем тебе столько?
— Пригодится! Сами же потом будете говорить…
— Потом — это когда? Мы из одного мёртвого корабля перебираемся в другой, где жить будем ровно столько, сколько у нас воздуха в баллонах. И это если ещё повезёт. Ты ведь не забыл, что стыковочный шлюз не работает?
Насир распрямился.
— Что за харазу ты тут разводишь? Других вариантов нет! И не называй меня Насиком, женщина! Сколько можно повторять!
— Давайте успокоимся, — сказал Томаш. — Всё может получиться. Корабль большой, палубы у него изолируются, жизнеобеспечение там работает. Наверняка. Так что мы…
— А связь, как думаешь, там работает?
Лада сняла шлем с головы.
— Не стоит этого делать. Здесь тоже возгорания были, чёрт знает, чем сейчас воздух пропитан.
Но она уже никого не слышала. Её короткие волосы слиплись от пота, а глаза поблекли, как у больных, которые устали бороться со смертью. Она глубоко вздохнула, прижимая шлем к груди, и тут же закашлялась.
Томаш подошёл к Ладе, отобрал шлем и надел ей на голову. Она не сопротивлялась.
— Ты мне нужна, — сказал Томаш. — Держись. Надо попытаться.
— Я всего-то хотела полететь на колонии, — заскрипел интерком. — У нас и деньги тогда были! А ты меня потащил на этот проклятый Бакар! Ради чего? Ради одного выгодного контракта?
— Я был неправ. Я во всём виноват. Теперь тебе легче?
— Если мы из этой задницы не выберемся, я тебя убью.
— Договорились. Убьёшь. Если я сам первый себя не убью.
— Только после меня.
Насир завалил весь пол вакуумными пакетами — он добрался до старых запасов, половина которых была уже не пригодна в пищу, и тщательно проверял каждую упаковку, раздражённо отбрасывая просрочку, как мусор.
— Не влезает больше! — Насир встал на колени перед забитым снедью ранцем. — Второй, что ли, взять?
— Бери, — сказала Лада. — Томаш на этой калоше собирается, видимо, до самого Бакара лететь. Давай я тебе принесу.
— Прекрати, женщина! Надо, херзац его так, надеяться на лучшее. Вдруг там связь есть!
— Связь есть, а связаться он с нами до сих пор даже не попытался? Ты сам-то в это веришь, Насик?
— Может, и пытался, — сказал Томаш. — Может, это у нас связь накрылась. Так что бери второй ранец, Насир. Лишним не будет.
— Я бы на вашем месте надеялась на то, что невидимка появится. Но он либо прячется, либо давно по своим делам улетел.
— Либо опередил нас и уже попытался к грузовозу пристыковаться, — сказал Томаш.
— Слушайте, — прошелестел под шлемом голос Фён, — этот ваш товарищ совсем невменяемый какой-то!
Томаш по привычке обернулся, но у оплавленного проёма кают-компании никого не оказалось.
— Ты в рубке? — спросил Томаш.
— Очигледно, я в рубке! Где же ещё? Я его к вам привести хотела, а он с места не дрыгается. Бормочет что-то, а передатчик не включает.
— Я сейчас подойду!
— Вот же хаволь! — выругался Насир. — На хара нам его вообще повесили?
— Ладно, мальчики, — сказала Лада, — вы пока развлекайтесь, а я линь проверю. Вы же акробатические трюки при эвакуации собираетесь выделывать.
Джамиль сидел, широко расставив ноги, словно поскользнулся на ровном месте и не может вспомнить, как подняться. Фён смотрела на него, прищурившись, как на непослушного ребёнка.
— Несмысля какая-то, — сказала она, когда Томаш зашёл в рубку. — Я не пойму — у него припадок какой-то, что ли?
— Идаам! — Томаш наклонился к Джамилю. — Что с вами? Включите передатчик! Мы вас не слышим!
Джамиль дёрнулся, поднял голову — зрачки у него были расширенными, как у нарколептика, — и стыдливо прикрыл руками забрало шлема.
— Может, у него подача воздуха в баллонах харабурдит?
Томаш коснулся мутного экранчика на манжете Джамиля.
— Всё в порядке у него. Видимо, крыша у нашего идаама окончательно поехала.
— Я и не сомневался, что этот хаволь свихнётся! — выразился Насир.
— Да уж, — проворил Томаш. — Не бросать же его здесь.