Страхи царя Соломона

Добрался до спортзала и там полчаса колошматил мешок с песком, пока не полегчало. Побить обо что-нибудь кулаками - отлично помогает при бессилии. Для меня единственным избавлением было бы, если бы месье Соломон соизволил забыть обиду и забрал мадемуазель Кору себе. Для них обоих лучшим решением было бы помириться. Я, конечно, понимаю, для месье Соломона те четыре года, когда он сидел в подвале, а мадемуазель Кора никак не давала о себе знать, навсегда остались кровоточащей раной, но, с другой стороны, он должен ей быть благодарен за то, что она его не выдала как еврея в то время, когда это только поощрялось. Бывают времена, когда к людям не следует быть слишком требовательным и надо ценить, если они просто не делают вам зла. При мысли о том, что они целых тридцать пять лет портили жизнь себе и друг другу, обижались, угрызались и терзались, вместо того чтобы сидеть вдвоем где-нибудь на скамеечке и нюхать близрастущие лилии, меня захлестнул благородный гнев. Я вскочил на свой велик и рванул прямо к месье Соломону -он один мог меня спасти.

35

Я уже был одной ногой в лифте, когда из привратницкой высунулся месье Тапю:

- А, это опять вы!

- Я, месье Тапю, я самый. И еще долго буду появляться, если, конечно, кирпич на голову не свалится.

- Вы бы попросили этого еврейского царька, чтоб он вам показал свою коллекцию марок. Я тут вчера был у него - кран чинил и успел взглянуть одним глазком. Так вот у него собраны все марки Израиля в удесятеренном виде - каждой по десять экземпляров!

Я ждал. Предчувствие говорило мне, что это еще не все. Месье Тапю -человек неисчерпаемый, дна не видно.

- Вы же понимаете, у евреев деньги прежде всего. Сейчас они все вкладывают капитал в израильские марки. У них ведь какой расчет: скоро арабы уничтожат Израиль ядерными бомбами и от него останутся одни-марки! Вот тогда-то… А? - Он поднял указательный палец. - Когда государство Израиль исчезнет, его марки приобретут огромную ценность. Вот они и закупают!

Стоял август месяц, но меня прямо-таки мороз продрал по коже от его глубокомыслия. Чак говорит, что таким был создан мир и что на дури держится свет, - он, конечно, волен думать как хочет, но, по-моему, все было не так: по-моему, это просто кто-то пошутил без всякого злого умысла, а вышло вон что, шуточка прижилась и разрослась. Отступать мне было некуда, за спиной -стенка, и, почтительно глядя на месье Тапю - несокрушимого и бесподобного, - я стал боком подбираться к ступенькам и снял перед ним кепку - она и так уже приподнялась на вставших дыбом волосах.

- Простите, государь, но я вынужден вас покинуть… Я называю вас государем, ибо так принято обращаться к королям мудаков - наследникам древнейшей династии!

Тут месье Тапю разорался, а я пошел наверх довольный собой - всегда приятно лишний раз сделать доброе дело.

Месье Соломон лежал на кровати, но глаза у него были открыты и он дышал. Он был обряжен в свой роскошный халат, руки сложил на груди и не двигался, я даже подумал, что он тренируется. Смерть - штука непостижимая, понять ее можно только изнутри. Вот он, наверно, и пытается принять соответствующую позу, войти в роль и прикинуть, что же он почувствует. Даже взгляд его был уже упокоенный, так что я чуть не разрыдался - испугался, что он оставит меня одного с мадемуазель Корой на руках.

- Месье Соломон! - умоляюще-недоверчиво воскликнул я, и он тут же повернул ко мне голову, а я чуть не прибавил: месье Соломон, не надо думать об этом все время, и главное, не надо заранее принимать горизонтальное положение тренировки ради в этом вашем тренировочном костюме с английской надписью "training" на груди, что надет на вас под роскошным халатом. Месье Соломон, хотел я ему сказать, вы должны меня вытянуть, потому что вы же меня втянули, это ваш моральный долг - взять себе мадемуазель Кору, и быть с ней счастливым до невозможности, и мирно закончить путь рука об руку - тихий закат под звуки музыки, - вместо того чтобы посылать к ней меня в иронических целях. Но ничего этого я не сказал. Царь Соломон смотрел на меня с тысячелетней разницей во взоре, от которой глаза его искрились и видели насквозь, - рассчитывать не на что, он был неумолим, не просить же его на коленях, чтобы он забрал мадемуазель Кору.

- Что-нибудь случилось, Жан? У тебя озабоченный вид, - сказал он, и еще больше искр заплясало в его глазах.

- Ничего особенного, месье Соломон, все то же: я ведь вам говорил про чайку, которая увязла в нефти, но все еще бьет крыльями и пытается взлететь. Это у меня экологическое обострение…

- Надо уметь абстрагироваться, отключаться. Говорят, теперь есть такие группы медитации, где учат забываться. Все садятся в позу "лотос" и воспаряют. Неплохо бы и тебе попробовать.

- У меня нет таких ресурсов, как у вас.

- Каких ресурсов?

- Иронических.

Он уже не смотрел на меня, но даже в профиль была видна улыбка, залегшая в углах губ и глаз еще лет тридцать пять назад, когда он с ней пришел в комиссию по чистке и заявил, что мадемуазель Кора спасла его жизнь, - как залегла, так и осталась.

Я сел.