Страна Лимония

— Пусть тебя это не волнует. — И чуть позже, откинув упавшие на лоб волосы и поправляя под платьем непослушную комбинацию, добавила: — Он всё равно в Израиль собирается, но ты ведь меня туда не отпустишь! А теперь — нюхай! — С этими словами окончательно повеселевшая девушка сунула Герману под нос перемотанный бинтом палец. — Панариций — профессиональное заболевание пианисток, не желающих расставаться с маникюром. Лечится ихтиолкой и мазью Вишневского.

С кухни подали голос осиротевшие светские львята, зазывая своего кумира вернуться из туалета. Более циничная хозяйка салона, отворив дверь с кухни и взглянув на приближающихся Ирку и Германа, тут же сделала правильный вывод:

— Оль, а твой Герка у Мишки бабу увёл!

— Герка не её, а наш, — влез с уточнениями дотошный физик.

— Да ну тебя, зануда, — вдруг, расстроившись, бросила Наташка. — Может, я тут самое главное пропустила.

— Натулик, ты права, — живо откликнулся Герман. — Битва проиграна, на поле боя — одни трупы.

И действительно, часть музыкантов как-то незаметно растворилась за порогом гостеприимной квартиры, а оставшиеся пребывали в полной отключке на полу, диване и даже в прихожей.

— Тогда пошли все на кухню, — предложила хозяйка, бросив оценивающий взгляд на спящего под ёлкой супруга, который, зябко свернувшись калачиком, уткнулся носом в гриву друга-виолончелиста.

Под старинным абажуром к оставшимся гостям и хозяйке вернулось хорошее настроение. Герман восседал между Ирой и Наташей, удовлетворённо ощущая упругость их бёдер. Ольга обмякла, глядя с противоположной стороны на три паскудные рожицы своих друзей, озабоченных исключительно плотскими помыслами. Андрей, не вдаваясь в тонкости мимической игры присутствующих, спешил наверстать упущенное, разливая шампанское по керамическим кружкам.

— Прекрасный праздник этот старый Новый год, — пытаясь возобновить беседу, начал Андрей. — Вот когда я был на симпозиуме в Париже...

— Оль, успокой своего мужа, — прервала Андрея Наталья. — Что делать будем? Эти два балбеса нашего Мишу обидели, а ему завтра выступать...

— Да не волнуйся ты за него, Наташа, — вспыхнула Ира, — он, когда страдает, играет, как Бог!

— А ну как в Израиль подастся?

— И без того лыжи вострит, будто не знаешь, что Мишка с нашим ректором в хлам разругался.

Женщины постепенно сворачивали светский разговор и, не обращая внимания на двух уцелевших мужчин, говорили о своём, о бабьем. Ольга вдруг тоже, отбросив образ японской фарфоровой статуэтки, устало опустив красивую грудь на стол, приняла участие в женских сплетнях. Герман сидел молча, тиская под столом разгорячённые руки своих соседок. Светский физик зевал, глядя на часы и прикрывая рот неизвестно откуда взявшимся половником. Наконец он не выдержал:

— Оленька, Герман, пора отступать, хозяевам баинь...

— Андрюша, отстань от Германа, видишь, он еле держится. Куда его в ночь одного... — перебивая друг друга, защебетали прелестницы. Герман тут же скорчил невозмутимо тупую рожу и осоловело опустил веки.

— Па-а-анятна! — протянула Ольга. — Только вы с Иркой не очень-то горячитесь, — предупредила она хозяйку. — Герке завтра на службу, шпионов ловить.

— Даже не беспокойся, — откликнулась изменница Ирка, — мы ему Сытина сдадим, он хоть и не шпион, но наше Политбюро таким матом кроет!..

Андрей и Ольга тепло попрощались с оставшимися. Оля игриво погрозила пальцем бывшему ухажёру, который тут же скорчил мину, выражавшую полную безнадёжность и покорность судьбе.

— А теперь по койкам! — радостно возвестила Наталья, закрывая дверь за друзьями-физиками. — Гера, марш на кухню и не вылазь, пока не позовём!

Герман, порядком уставший за этот вечер, покорно поплёлся на кухню, плеснул себе портвейна из холодильника и стал ждать приглашения. Скоро в кухню боком протиснулась Наташа, облачённая в ночную рубашку, загасила абажур и поманила Германа. В комнате уже был расстелен широкий диван, на который легли подруги, а на полу возле дивана был разложен матрас с простынями и одеялом. «Раздевайся и ложись», — скомандовала хозяйка. Уставший гость не стал ждать второго приглашения, скинул с себя лишнее, лёг и укрылся одеялом. На потолке вспыхивали цветные пятна от ёлочных гирлянд, у соседей за стеной играла музыка и доносился приглушённый смех. Виолончелист Эммануил негромко храпел, обняв притихшего Сытина. Герман погружался в дремоту.