- Ну, очки, черт с ними, - говорит он. - Но вот «пръвосходитъльство» через два «ъ» и рожу на стене они мне не простят. Да и очки тоже… насмешка, и все такое. Ну, конечно, и я не я и лошадь не моя… но только у инспектора нюх на меня правильный. Часто он прямо говорит, что никто, кроме меня, не мог этого сделать. Так и теперь будет. А когда откроется, что я сидел рядом в отдельном классе, будет совершенно все ясно. Черт возьми, не стереть ли пойти? Нет, уже не стоит, еще хуже попадешься.
Он глядит на часы.
- Еще пятнадцать минут! Как бы запереть себя?
Он опять идет к двери и смотрит замок.
По коридору - шаги. Осокин отскакивает от двери и опять подходит к окну. Время идет медленно. Каждую минуту он смотрит на часы.
Наконец к двери подходит Таракан, классный сторож, с ключами. Он долго копается, выбирая ключ, пробует отпереть дверь, качает головой, берет другой ключ. Наконец дергает дверь, она отворяется.
- Что такое? - восклицает он. - Отперто, что ли, было?
- Заперто, - отвечает Осокин, подошедший к двери. - Ты первым ключом отпер замок.
- Ну иди, - говорит Таракан, - отпустить тебя велел Хреныч.
- Ах, Таракан, Таракан, - радуется Осокин, - вот тебе за это двугривенный.
Таракан очень доволен и фамильярно хлопает Осокина по спине.
- Таракан будет на моей стороне, - говорит себе Осокин. А разборка будет, только бы теперь ноги унести.
Он бежит вниз по лестнице через гимнастический зал в швейцарскую, которая необычно ярко освещена в ожидании приезда начальства.
- Ну, брат, - говорит Соколов, - если это ты, то молодец, только уж теперь тебе не удержаться.
- Что такое?
- Ну не притворяйся, разве не знаешь!?
- Не знаю. Я сразу, как пришел, почувствовал, что что-то случилось. Но я ничего не знаю.
- Ну так вот. Вчера должен был приехать попечитель. У него, говорят, давно зуб против нашего Зевса. Приехал он, и оказалось, что у нас в библиотеке на Цезаря, знаешь - у шкафа, кто-то надел синие очки, а на стене написал: «Дурак, Вашъ превосходительство», или что-то вроде этого. Да, я думаю, что ты лучше всех нас знаешь. Вышел скандал. Попечитель разозлился или сделал вид, что разозлился. Зашипел на Зевса, что тот распустил гимназию, и дальше не пошел, повернулся и уехал. Теперь там идет разборка. Зевс велел уволить всех сторожей из этого этажа- дежурными были Тара-
кан, Василий и казак. И все говорят прямо на тебя. Ты сидел в отдельном классе в это время и ушел перед самым приездом попечителя. Ну вот, тебя, кажется, зовут.
- Осокина к директору! Осокин! Осокин! - кричат из коридора.
Осокин идет через толпу гимназистов. Все с любопытством смотрят на него. Он проходит коридор, приемную и библиотеку, где стоит бюст Цезаря, и входит в актовый зал. На другом конце большого зала, с царскими портретами у длинного зеленого стола, сидят директор Зевс и несколько учителей. Тут же стоят три сторожа, надзиратель и вчерашний воспитатель Хреныч.
Осокин подходит к директору. Директор очень зол. Осокин взглядывает на сторожей. Но все они, и особенно Таракан, глядят на него подозрительно и враждебно. Директор сначала от бешенства не может ничего говорить и только сопит. Наконец, отдышавшись, он начинает.
- Ты сидел вчера в отдельном классе после уроков
до пяти часов?
- Да, - отвечает Осокин.
- Ты выходил из класса?
- Нет.
- Был в библиотеке?
- Нет.
- Лжешь, мерзавец!
Директор багровеет и изо всей силы ударяет кулаком по столу.
Осокин весь вспыхивает и делает шаг по направлению к директору. Их глаза встречаются. У Осокина на лице мелькает что-то опасное, и директор отводит взгляд.
Осокину хочется крикнуть ему что-нибудь оскорбительное и обидное, отплатить и за этот окрик и за все перенесенное в гимназии, за всю скуку, за все тупое непонимание. Но у него перехватывает голос, дрожит нижняя губа, и несколько секунд он не может ничего сказать.
Директор, отдышавшись и не глядя на Осокина, спрашивает:
- Иванов, - говорит надзиратель, и Таракан вытягивается по струнке.
- Ты запирал дверь класса, где сидел Осокин?
- Так что, Ваше превосходительство, не могу знать, кто запирал, в саду был, а пришедши, когда отпирал, не заперто было. Это не иначе, как он сам отперси.
Таракан зло смотрит на Осокина. И Осокину делается неприятно от этого взгляда. Ему и жалко Таракана и двух сторожей и как-то противно, что он мог когда-нибудь дружелюбно разговаривать с ними и шутить.
- Как сам? - удивляется директор.
- А так что, Ваше превосходительство, замок поломал. Я отпираю, ни один ключ не берет, а дернул дверь, она отворятца. Говорю ему, ты не заперт, Осокин? А он говорит, нет, заперт. Молчи, говорит, и двугривенный мне дал. Вот.
Таракан, потея от напряжения, засовывает руку в карман и вытаскивает двугривенный.
Все смотрят на двугривенный и потом на Осокина.
Осокину делается и смешно и противно.