Странная жизнь Ивана Осокина

- Я вас не понимаю. Вы говорите, что хотите меня видеть и вам так много хочется рассказать мне. И это правда, нам всегда очень много нужно сказать друг другу. Но почему вы просто не можете бывать у нас, как все люди? Я начинаю думать, что вы почему-то не хотите, чтобы на нас обратили внимание. Все это производит впечатление, точно вы кого-то боитесь и скрываете, что заинтересованы мной. Мне это странно. Я по-нимаю, что ваши дела не в блестящем положении. Но почему вы не устроите их? Это так легко. У вас какое-то смешное самолюбие. Почему вы не хотите сделать так, как вам предлагали недавно? Я знаю это. Вам нужно на время забыть, что вы поэт, и поступить на службу. Это очень легко сделать.- Милая, вы не понимаете, что это совершенно невозможно.

- Почему же невозможно? Служат же другие! Вечером вы можете писать стихи… Вы должны понять, что этим жить нельзя. Разве много людей, которые понимают ваши стихи?

Осокин весело смеется:

- Ах, я вам расскажу смешную историю. Я поехал третьего дня на этот пикник с Леонтьевыми, потому что думал, что вы будете тоже. В общем, было очень скучно. Но день был удивительный. Было холодно и все сияло. Снег - пухлый и рыхлый, на полях, на озере, на соснах. Солнце светило, и все сверкало. Особенно, когда мы выехали из леса и перед нами открылась внизу вся дорога. Понимаете, у меня было впечатление, что огромный белый кот лежит кверху брюхом и нежится на солнце и мурлычит. Такие настроения лучше всего передаются в однострочных стихах, потому что, чем больше вы оставите воображению читателя или слушателя, тем лучше. И я выразил это все в одном стихе: Белое, пушистое брюхо зимы. - Как вам нравится? Вы представляете себе огромного пушистого белого кота?

Зинаида невольно смеется:

- Это очень хорошо, но я боюсь, что всякий обыкновенный смертный, прочитав эту строчку, спросит: а что же дальше?

- Совершенно верно, так и должно быть. Но дальше - уже в нем самом. Если он не сумеет увидать это и хочет, чтобы ему все объяснили, тогда ему нужно выписывать «Ниву»… Вчера так и вышло. Я сам собственно об этом и хотел рассказать. Я имел неосторожность поведать про мой поэтический опыт моим соседям по санкам. Это вызвало большую веселость. Ко мне пристали именно с таким вопросом: что же дальше? Потом, когда я не отвечал, они сами начали составлять продолжение, искать рифмы и тому подобное. И остальным это занятие понравилось - всем. Образовалось что-то вроде petits jeux. И все изощряли свое остроумие.

Зинаида взглядывает на него.

-

Скажите правду, вам это не было неприятно.

- Сначала нет, я искренне смеялся вместе с ними и вполне встал на их точку зрения. В самом деле, ведь они же не могут воспринять иначе. Ну, какое может быть у морского угря отношение, например, к ливерной колбасе?

- Почему у угря и почему к колбасе?

- Ну, так просто, без всякого почему: угорь живет на морском дне или около скал и ничего не знает о ливерной колбасе, точно так же и они. Так что сначала я смеялся, но потом они мне надоели, и я шепнул, знаете, этому толстому инженеру, Максиму Петровичу, другой экспромт. Это было четверостишие. Нужно было сильное средство, чтобы остановить их веселость. И не- которые, кажется, долго не знали, обидеться на меня или нет. Дело в том, что это четверостишие было очень смешное, они катались от хохота, когда передавали его друг другу. Но, в сущности, оно было очень обидно для всех присутствовавших, только они не хотели этого показывать.

- Вас это забавляет? - спрашивает Зинаида с гримаской.

- Нет, чем же особенно, я глупо сделал, что начал говорить о своих стихах. Но мне было скучно молчать. Я жалел, что вас не было.

- Ну а я совсем не жалею, вам и без меня было достаточно весело.

Она смотрит перед собой. Осокин удивленно взглядывает на нее.

- Я ее не понимаю. Что ей не понравилось? - думает он. - Конечно, не то, что я рассказал. Но что-то ей стало неприятно.

- Значит, в общем вам было весело и без меня, - повторяет Зинаида. - Вы не раскаиваетесь, что поехали.Осокин что-то говорит ей, но она рассеянно слушает его и продолжает свою мысль:

- Мы ушли от того, о чем говорили. Вы напрасно оправдываетесь, я ничего не имею против того, чтобы вы веселились. Но мне странно, что для меня, для нас у вас никогда нет времени, всегда вам что-нибудь мешает. Я просто хочу понять это. Я не знаю, почему вы не хотите подумать о службе, о которой вам говорил Миша. Это очень легко устроить. И вы можете смотреть на это как на временное.

Осокин смотрит на нее, и сейчас ему хочется со всем согласиться:

- Вы совершенно правы. Я подумаю об этом серьезно. Но вы должны понимать, как я всегда хочу вас видеть и как мне тяжело, что я вас мало вижу.

Зинаида качает головой.

- Вы соглашаетесь, чтобы не спорить со мной. Но я чувствую, что между нами что-то стоит… Я не хочу ничего думать, не хочу ничего предполагать, но я чувствую это. Может быть, вы и правы, что не говорите мне об этом.

- Милая, мне не о чем говорить.